— У вашего отца были хорошие друзья, виконт.
— Да, — вздохнул Рауль, — такие друзья, каких теперь не найдется.
— Прошу вас, не говорите так, когда я предлагаю вам свою дружбу.
И Бекингем раскрыл объятия Бражелону, который с удовольствием принял предложенный союз.
— В нашем роду, — прибавил Бекингем, — умирают за тех, кого любят. Вы это знаете, виконт.
— Да, герцог, знаю, — ответил Рауль.
XL
ЧТО ДУМАЛ
ШЕВАЛЬЕ ДЕ ЛОРРЕН О ПРИНЦЕССЕ
Ничто больше не нарушило спокойствия в пути. Под каким-то предлогом, не вызвавшим никаких толков, де Вард уехал вперед.
Он увез с собой Маникана, ровный и мечтательный характер которого уравновешивал его раздражительность.
Бекингем и Бражелон приняли де Гиша в свой дружеский союз; теперь они втроем неустанно восхваляли принцессу.
Бражелон добился того, что этот концерт похвал теперь состоял из трио, а не из сольных выступлений, к которым прежде имели опасное пристрастие де Гиш и его соперник.
Такая гармония очень нравилась королеве-матери.
Но она, быть может, приходилась менее по вкусу молодой принцессе, кокетливой, как демон; не боясь за себя, она любила опасные положения. Принцесса обладала безрассудным и дерзким сердцем, ей нравилось скользить по краю пропасти, ее влекло острое лезвие, словно она жаждала ран.
По пути в Париж принцесса приобрела тысячи поклонников, за нею следовали с полдюжины безумцев и двое совершенно сумасшедших. Только Рауль, видевший всю прелесть этой девушки, но хранивший в сердце другую любовь, рядом с которой не оставалось места для новой, вернулся в столицу холодный и настороженный.
Дорогой он иногда беседовал с королевой об упоительном очаровании, исходившем от принцессы, и королева-мать, которую многому научили перенесенные несчастья и пережитые разочарования, ответила ему:
— Генриетта стала бы знаменитой, даже если бы она родилась не в королевской семье, а в полной безвестности: она девушка с яркой фантазией, своенравным характером и твердой волей.
Де Вард и Маникан, двое разведчиков и курьеров, объявили о приближении принцессы.
В Нантере поезд принцессы был встречен блестящим эскортом из всадников и экипажей.
Это принц, вместе с де Лорреном и другими своими любимцами, в сопровождении части королевской гвардии, выехал навстречу невесте.
В Сен-Жермене принцесса и королева перешли из дорожного экипажа, тяжеловатого и немного поистрепавшегося от путешествия, в изящную, роскошную карету, запряженную шестеркой лошадей в белой золоченой сбруе.
В этом экипаже прекрасная молодая принцесса сидела под балдахином из вышитого шелка, с каймой из перьев, словно на троне; на ее сияющее лицо падали розовые блики, нежно играя на ее матовой, как перламутр, коже.
Подъехав к экипажу, герцог Филипп был поражен красотой Генриетты и так явно выразил свое восхищение, что де Лоррен, стоявший среди других придворных, пожал плечами, а граф де Гиш и Бекингем почувствовали сердечную боль.
После обмена любезностями и выполнения всех правил церемониала процессия медленно двинулась к Парижу.
Членов свиты наскоро представили принцу. На Бекингема указали только в числе других знатных англичан.
Принц обратил на них мало внимания.
Но, увидев в дороге, что Бекингем упорно держится подле дверцы кареты, он спросил у неразлучного с ним де Лоррена:
— Кто этот всадник?
— Вашему высочеству только что представили его, — ответил де Лоррен. — Это герцог Бекингем.
— Ах да, правда.
— Кавалер принцессы, — прибавил фаворит особенным тоном, каким только завистники умеют произносить самые простые фразы.
— Что такое? — спросил принц, не останавливая коня.
— Я сказал: кавалер.
— Разве у принцессы есть назначенный для ее сопровождения кавалер?
— Гм! Мне кажется, вы это так же хорошо видите, как и я; посмотрите только, как они мило и весело болтают вдвоем.
— Втроем.
— Как втроем?
— Конечно, ты же видишь, что де Гиш участвует в их беседе.
— Да, вижу… Конечно. Но что это доказывает? Только то, что у принцессы не один кавалер, а два.
— Ты все отравляешь, ехидна.
— Вовсе нет. Ах, ваше высочество, какой у вас строптивый характер! Представители Франции приветствуют вашу будущую супругу, а вы недовольны.
Герцог Орлеанский боялся язвительных замечаний де Лоррена, когда насмешливость фаворита особенно разыгрывалась.
Он оборвал этот разговор.
— Принцесса недурна собой, — небрежно заметил он, точно речь шла о посторонней ему женщине.
— Да, — тем же тоном ответил де Лоррен.
— Ты произнес это "да" совсем как "нет". А я нахожу, что у нее очень красивые черные глаза.
— Маленькие.
— Верно, не особенно большие. У нее красивая фигура.
— Ну, фигура не блестящая, ваше высочество.
— Пожалуй, зато у нее благородная осанка.
— Да, но слишком худое лицо.
— Кажется, восхитительные зубы.
— Их легко видеть. Слава Богу, рот достаточно велик. Положительно, ваше высочество, я ошибался: вы красивее вашей жены.
— А как ты считаешь, я красивее этого Бекингема?
— О да, и он это чувствует. Посмотрите, он старается с удвоенным жаром ухаживать за принцессой, чтобы вы не затмили его.
У принца вырвалось нетерпеливое движение; однако, увидев торжествующую улыбку на губах де Лоррена, он сдержал лошадь и пустил ее шагом.
— Впрочем, — сказал он, — что мне смотреть на кузину! Я же давно знаю ее. Ведь мы вместе воспитывались. Я достаточно видел ее ребенком в Лувре.
— Извините, ваше высочество, она весьма изменилась, — заметил де Лоррен. — В те времена, о которых вы говорите, она была не такой блестящей и, главное, далеко не такой гордой. Помните тот вечер, ваше высочество, когда король не пожелал танцевать с ней, найдя, что она некрасива и плохо одета?
Герцог Орлеанский нахмурил брови. Действительно, нелестно для него было жениться на принцессе, которою король пренебрегал в молодости.
Может быть, он ответил бы своему фавориту, но в это мгновение, оставив карету, к принцу подъехал де Гиш.
Он издали следил за принцем и де Лорреном и напрягал слух, стараясь уловить фразы, которыми они обменивались.
Из коварства или по неосторожности де Лоррен не счел нужным притворяться.
— Граф, — сказал он, — у вас хороший вкус.
— Благодарю за комплимент, — ответил де Гиш. — Но чем я заслужил его?
— Гм! Спросите его высочество.
— Конечно, — подтвердил герцог Орлеанский, — Гиш отлично знает, каким совершенным кавалером я его считаю.
— Раз мы на этот счет согласны, граф, я продолжаю, — сказал де Лоррен. — Не правда ли, вы уже неделю находитесь подле принцессы?
— Пожалуй, — ответил де Гиш, невольно краснея.
— Так скажите же нам откровенно: как вы находите ее?
— Ее? — с изумлением спросил де Гиш.
— Да, ее внешность, ее ум?
Ошеломленный таким вопросом, де Гиш не сразу нашелся что ответить.
— Ну-ну, де Гиш, — громко смеялся де Лоррен, — скажи, что ты думаешь, будь откровенен; его высочество приказывает.
— Да, да, приказываю, — сказал принц.
Де Гиш пробормотал несколько невнятных слов.
— Я знаю, что это щекотливый вопрос, — продолжал герцог Орлеанский. — Но ведь мне можно говорить все. Как ты ее находишь?
Желая скрыть свои чувства, де Гиш прибегнул к единственному средству защиты, которое остается у человека, застигнутого врасплох: он солгал.
— Я не нахожу принцессу ни красавицей, ни уродом. Скорее она недурна собой.
— Боже мой, граф! — вскричал де Лоррен. — И это говорите вы, так восхищавшийся ее портретом?
Де Гиш покраснел до ушей. На счастье, его горячая лошадь бросилась в сторону, и это помогло ему скрыть выступившую краску.
— Портретом? — спросил он, возвращаясь на прежнее место. — Каким портретом?