Д’Артаньяну удалось поймать хозяина за конец фартука.
— Ах, это вы, шевалье? — сказал одуревший от суеты кабатчик. — Ради Бога, обождите минутку! Эта сотня сумасшедших готова перевернуть вверх дном мой погреб.
— Черт с ним, с вашим погребом, лишь бы был цел денежный сундук.
— О, не беспокойтесь, сударь, ваши тридцать семь с половиной пистолей отсчитаны и лежат наверху, в моей комнате; но там сидят тридцать молодчиков и приканчивают бочонок портвейна, который я недавно раскупорил для них. Прошу вас, обождите минутку!
— Ну хорошо, хорошо…
— Я уйду отсюда, — шепнул Рауль д’Артаньяну. — Это веселье отвратительно.
— Нет, сударь, — возразил д’Артаньян сурово, — вы должны остаться. Солдат должен приучать себя ко всяким зрелищам. Характер нужно закалять смолоду, и человек только тогда может быть добрым и великодушным, когда глаз его тверд, а сердце осталось мягким. К тому же, дружок, неужели ты способен оставить меня одного? Это было бы нехорошо… Постой, вон там, во дворе есть дерево. Пойдем, сядем в тени. Там легче дышать, чем в этом чаду, насыщенном винными парами.
Расположившись на новом месте, Рауль и д’Артаньян могли слышать нарастающий ропот толпы и наблюдать за посетителями кабачка, которые сидели за столами или ходили по комнатам.
Дерево, под которым уселся д’Артаньян вместе с Раулем, совсем скрыло их своей густой листвой; это был развесистый каштан с ветвями, склонившимися почти до самой земли; под ним находился поломанный стол, за который не садился никто из посетителей.
В ожидании своих тридцати семи с половиной пистолей д’Артаньян от нечего делать занялся наблюдениями.
— Господин д’Артаньян, — заметил Рауль, — вам надо поторопить хозяина. Сейчас привезут осужденных, и тогда начнется такая давка, что мы не сможем выбраться отсюда.
— Верно! — отвечал мушкетер. — Эй, кто-нибудь! Подите сюда!
Но сколько он ни кричал, никто не являлся. Он собирался уже отправился на розыски хозяина, как вдруг калитка в стене расположенного позади сада отворилась, визжа на ржавых петлях, и во двор вошел щегольски одетый человек со шпагой. Не закрывая калитки, он направился к кабачку, бросив мимоходом на сидевших под деревом быстрый взгляд своих острых глаз.
— Вот как! Между домами есть сообщение, — сказал д’Артаньян. — Вероятно, это какой-нибудь любопытный, пришедший посмотреть на казнь.
В эту минуту крики и шум в комнатах кабачка вдруг прекратились. Тишина в таких случаях поражает не меньше, чем удвоившийся шум. Д’Артаньяну захотелось узнать причину этого внезапного безмолвия.
Он заметил, что незнакомец в нарядной одежде, войдя в главную залу, обратился к присутствующим с речью; все слушали его с глубоким вниманием. Д’Артаньян мог бы разобрать и слова, если бы их не заглушал гомон уличной толпы. Впрочем, речь скоро закончилась, и все посетители стали небольшими группами покидать залу. Скоро в ней осталось всего шестеро; в их числе был человек со шпагой, который, отведя в сторону хозяина, видимо, старался занять его каким-то разговором, в то время как остальные разводили огонь в очаге, — непонятно, для чего это при такой жаре.
— Странно, — сказал д’Артаньян Раулю. — Мне кажется, я знаю этих людей.
— Не находите ли вы, что пахнет дымом? — спросил Рауль.
— Нет, скорее тут пахнет заговором.
Не успел он договорить, как четверо из оставшихся в зале спустились во двор и стали на часах по сторонам калитки, бросая изредка на д’Артаньяна многозначительные взгляды.
— Черт возьми! Тут что-то не так, — шепнул он Раулю. — Тебе не интересно узнать в чем дело?
— Не особенно, господин д’Артаньян.
— А меня, как старую кумушку, разбирает любопытство. Пройдем-ка наверх, оттуда видна вся площадь.
— Нет, господин д’Артаньян, я не в состоянии равнодушно смотреть на смерть этих несчастных.
— А я, по-твоему, дикарь, что ли? Мы вернемся сюда, когда придет время. Идем же!
Они вошли в дом и поместились у окна, которое все еще было незанятым, что показалось им не менее подозрительным, чем все прочее.
Двое оставшихся в комнате собутыльников, вместо того чтобы смотреть в окно, поддерживали огонь.
Увидев д’Артаньяна и его спутника, они пробормотали:
— А, вот и подкрепление!
Д’Артаньян подтолкнул Рауля локтем.
— Да, братцы, подкрепление, — проговорил он. — Славный огонь развели вы тут. Что это вы собираетесь жарить?
Незнакомцы весело расхохотались и вместо ответа подбросили еще дров.
Д’Артаньян не спускал с них глаз.
— Вы, верно, посланы сказать нам, когда начинать? — спросил один из незнакомцев.
— Конечно, — отвечал д’Артаньян, надеясь выведать что-нибудь. — Для чего же я здесь, как не для этого?
— Ну, так становитесь у окна и следите.
Подавив улыбку, д’Артаньян сделал знак Раулю и с удобством расположился у окна.
XIV
ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОЛЬБЕР!
Жуткое зрелище представляла собою Гревская площадь. Сплошное море голов, волнующихся, как колосья в поле. При каждом отдаленном шуме все эти головы приходили в движение, миллионы глаз сверкали; все сильнее бушевал этот живой океан, и волны его, точно волны прилива, бились о сплошную стену стрелков, окружавшую виселицы. Тогда рукоятки алебард опускались на головы и плечи подступавших смельчаков, и рядом с виселицей возникало свободное пространство, а задние ряды внезапным напором оттеснялись к самым перилам набережной Сены.
С высоты окна, из которого открывался вид на площадь, д’Артаньян с тайным удовольствием наблюдал, как находившиеся в толпе мушкетеры и гвардейцы успешно прокладывали себе дорогу, работая кулаками и рукоятками шпаг. Они образовали уже плотную группу человек в пятьдесят. Но не это привлекало внимание д’Артаньяна: вокруг виселиц и вдоль аркады Сен-Жан кипел настоящий живой водоворот. Среди тупых и равнодушных физиономий мелькали люди со смелыми, волевыми лицами. Они обменивались друг с другом какими-то таинственными знаками. В одной из наиболее оживленных групп д’Артаньян заметил незнакомца, пришедшего из соседнего сада и державшего речь в кабаке. Теперь он, по-видимому, собирал людей и отдавал им приказания.
— Так и есть, — воскликнул д’Артаньян, — я не ошибся! Я знаю этого человека: это — Менвиль. Что он тут делает, черт побери?
Глухой шум, усиливавшийся с каждым мгновением, отвлек его внимание в другую сторону. Шум этот был вызван появлением осужденных. На углу площади показался шедший впереди отряд стрелков. Гул и говор толпы превратился в оглушительный рев.
Видя, что Рауль побледнел, д’Артаньян ударил его по плечу.
Стоявшие у очага люди, услышав крики, обернулись и спросили, в чем дело.
— Ведут осужденных, — отвечал д’Артаньян.
— Отлично! — сказали оба и принялись еще усерднее разжигать огонь.
Д’Артаньян поглядывал на них с беспокойством. Ему было ясно, что эти люди, разводившие без всякой надобности такой сильный огонь, затеяли что-то недоброе.
Между тем осужденные уже появились на площади. Перед ними шел палач, а по сторонам — по пятидесяти стрелков. Оба были одеты во все черное, — оба бледные, но спокойные.
Д’Артаньян заметил, что они почти на каждом шагу приподнимались на носках и нетерпеливо смотрели через головы толпы.
— Гм! — произнес он. — Как они стремятся поскорее увидеть виселицу.
Рауль отступил назад, не будучи, однако, в состоянии совершенно покинуть окно. Ужасные зрелища также обладают притягательной силой.
— Смерть им! Смерть! — кричали пятьдесят тысяч глоток.
— Да, смерть им, смерть! — ревело несколько десятков особенно яростных голосов, точно отвечая толпе.
— Вздернуть их, вздернуть! Да здравствует король! — кричала толпа.
— Король? — пробормотал д’Артаньян. — Удивительно! Я полагал, что не король, а Кольбер приказал их повесить.