— Это немыслимо, совершенно немыслимо! Вы издеваетесь надо мной!
— Как это немыслимо?
— Да, немыслимо! Нельзя быть таким хорошим, таким необыкновенным, таким безупречным в подобных вещах.
— Погодите, — сказал Рауль с горькой усмешкой, — еще немного, и вы скажете, может быть, что я не любил вас любовью мужчины.
— О, вы любите меня, вы любите нежною братской любовью! Позвольте мне сохранить эту надежду, Рауль.
— Нежною братскою любовью? О, не обманывайтесь, Луиза. Я люблю вас, как любит любовник, как муж, я любил вас нежнее всех тех, кто вас любит или будет любить.
— Рауль! Рауль!
— Братской любовью? О Луиза, я любил вас так, что отдал бы за вас всю свою кровь, каплю за каплей, всю свою плоть, клочок за клочком, вечность, ожидающую меня за гробом, мгновение за мгновением.
— Рауль, Рауль! Сжальтесь!
— Я любил вас так, что мое сердце мертво, что моя вера колеблется, что глаза мои угасают. Я любил вас так, что теперь все для меня пустыня — и на земле и на небе.
— Рауль, Рауль, друг мой, умоляю вас, пощадите меня! — воскликнула Лавальер. — О, если б я знала!..
— Слишком поздно, Луиза! Вы любите, вы счастливы. Я вижу заполняющую вас радость сквозь слезы на ваших глазах. За слезами, которые проливает ваша порядочность, я ощущаю вздохи, порождаемые вашей любовью. О Луиза, Луиза, вы сделали меня несчастнейшим из людей. Уйдите, заклинаю вас! Прощайте, прощайте!
— Простите меня, умоляю, простите!
— Разве я не сделал большего? Разве я не сказал, что люблю вас?
Лавальер закрыла руками лицо.
— А сказать вам об этом в такую минуту, сказать так, как говорю я, это то же, что прочитать себе в вашем присутствии приговор, осуждающий меня на смерть. Прощайте!
Лавальер хотела протянуть ему руки.
— В этом мире мы не должны больше встречаться, — проговорил Рауль.
Еще немного, и она закричала бы, но он закрыл ей рукой рот. Она поцеловала руку Рауля и потеряла сознание.
— Оливен, — сказал Рауль, — поднимите эту молодую даму и снесите в портшез, который ожидает ее внизу.
Оливен поднял Лавальер. Рауль сделал движение, чтобы броситься к ней, чтобы поцеловать ее в первый и последний раз в жизни, но, сдержав свой порыв, он произнес:
— Нет, это не мое достояние. Я не король Франции, чтобы красть!
И он затворился у себя в комнате, предоставив лакею унести все еще не пришедшую в себя Лавальер.
XXII
ТО, О ЧЕМ ДОГАДАЛСЯ РАУЛЬ
После ухода Рауля, после восклицаний, которыми Атос и д’Артаньян проводили его, они остались наедине. На лицо Атоса тотчас же возвратилось то самое выражение готовности ко всему, которое появилось на нем, едва вошел д’Артаньян.
— Ну, дорогой друг, что же вы хотите мне сообщить?
— Я?
— Конечно. Ведь не станут же вас посылать без особо важного дела?
Атос улыбнулся.
— Черт подери! — сказал д’Артаньян.
— Я помогу вам, друг мой. Король в бешенстве? Разве не так?
— Да, должен признаться, он недоволен.
— И вы пришли?..
— От его имени. Вы правы.
— Чтобы арестовать меня?
— Вы попали в самую точку, друг мой.
— Ну что ж, ничего иного я не ждал. Поехали!
— Погодите! Какого черта! Куда вы торопитесь!
— Я не хочу вас задерживать, — сказал, улыбаясь, Атос.
— Времени у меня хватит! А разве вам не любопытно узнать, что произошло у нас с королем?
— Если вам угодно рассказать мне об этом, друг мой, я с удовольствием послушаю.
И он указал д’Артаньяну на громоздкое кресло, в котором последний расположился с возможным удобством.
— Видите ли, я охотно сделаю это, — продолжал д’Артаньян, — поскольку наша беседа была достаточно любопытной.
— Слушаю вас.
— Итак, король вызвал меня к себе.
— После моего ухода?
— Вы находились в то время на последних ступенях дворцовой лестницы, как сообщили мне мушкетеры. Я явился. Друг мой, он был не то что красный — он был лиловый. Я еще не знал, что произошло между вами.
Я увидел лишь сломанную пополам шпагу, лежавшую на полу.
"Господин д’Артаньян! — вскричал король, завидев меня, — здесь только что был граф де Ла Фер; он наглец!"
"Наглец?!" — воскликнул я с таким выражением, что король сразу умолк.
"Господин д’Артаньян, — продолжал, стиснув зубы, король, — готовы ли вы слушать меня и повиноваться моему приказу?"
"Это мой долг, ваше величество".
"Я пожелал избавить этого дворянина от позора быть арестованным у меня в кабинете, поскольку храню о нем кое-какие добрые воспоминания. Но… вы возьмете карету…"
Я двинулся к дверям.
"Если вам неприятно принимать участие в этом, неприятно арестовывать его, пошлите начальника моей личной охраны".
"Ваше величество, — сказал я в ответ, — начальник охраны не нужен, раз я на дежурстве".
"Я не хотел поручать вам столь щекотливое дело, — сказал король ласково, — ведь вы всегда безупречно служили мне, господин д’Артаньян".
"Я не нахожу здесь ничего щекотливого, ваше величество. Я при исполнении служебных обязанностей, вот и все".
"Но я думал, — сказал удивленно король, — что граф давний ваш друг?"
"Будь он мне даже отцом, ваше величество, это не избавило бы меня от несения службы".
Король посмотрел на меня, и мое бесстрастное лицо, очевидно, рассеяло его опасения.
"Итак, вы арестуете графа де Ла Фер?"
"Конечно, ваше величество, если вы мне отдадите подобный приказ".
"Приказ! Я отдаю этот приказ".
Я поклонился.
"Где находится граф, ваше величество?"
"Вы найдете его".
"И арестую, где бы он ни был?"
"Да… но постарайтесь, чтобы это произошло у него на квартире. Если он успел уехать к себе в поместье, выезжайте из Парижа и нагоните его в пути".
Я поклонился снова, но не двинулся с места.
"Что еще?" — спросил нетерпеливо король.
"Я жду, ваше величество".
"Чего же вы ждете?"
"Подписанного вами приказа".
Король, казалось, был недоволен.
И в самом деле, это было новое проявление ничем не обузданной власти, проявление произвола, если уместно употребить это слово, говоря о самодержавии. Король нехотя взял перо; помедлив немного, он написал:
"Приказываю капитан-лейтенанту моих мушкетеров, шевалье д’Артаньяну, арестовать графа де Ла Фер, где бы он ни нашел его".
Потом он повернулся ко мне. Я ждал с полнейшей невозмутимостью. Должно быть, он увидел в моем спокойствии вызов, потому что поспешно подписал этот приказ и, передавая его в мои руки, вскричал:
"Идите!"
Я повиновался, и вот я у вас.
Атос пожал руку своего старого друга и произнес:
— Ну что же? Идем!
— Разве вам не требуется привести в порядок дела, прежде чем покинуть при таких обстоятельствах вашу квартиру?
— Мне? Нет, не требуется.
— Как же так?
— Господи Боже! Вы же знаете, д’Артаньян, что я всегда смотрел на себя как на простого путника на земле, готового отправиться на край света по приказу моего короля, готового перейти из этого мира в будущий по велению моего Бога. Что еще требуется человеку, который предупрежден заранее? Дорожный баул или гроб. И сегодня я готов, как всегда. Везите ж меня!
— Но Бражелон?
— Я воспитал его в тех же принципах, которыми руководствовался сам на протяжении своей жизни, и вы должны были заметить, что, увидев вас, он сразу же догадался о причинах вашего посещения. Мы сбили его на некоторое время со следа, но, будьте уверены, он достаточно подготовлен к моей опале, чтобы она могла чрезмерно его устрашить. Идем!
— Идем.
— Друг мой, сломав свою шпагу у короля и бросив ее обломки у его ног, я, по-видимому, свободен от обязанности вручить ее вам?
— Вы правы. А впрочем, на кой черт мне нужна ваша шпага?
— Как мне идти, перед вами или за вами?
— Надо идти со мной под руку, — сказал д’Артаньян.