Оказалось, что Василий Белов не участвует в семинаре. Вместе с Астафьевым творчество молодых авторов обсуждали поэт Виктор Коротаев и приехавший из столицы прозаик Семен Шуртаков. В перерыве семинара все пошли обедать, и меня вместе с моими друзьями Головяшкиным и Беловым посадили за один стол с Виктором Петровичем Астафьевым. Мы делились первыми вологодскими впечатлениями, а Володя и Анатолий сказали, что завтра им предстоит выступать в городской библиотеке с чтением стихов. Поэтический вечер прошел успешно. Все руководители семинара, в том числе и Астафьев, сидели в зале и слушали молодых.
В дни работы семинара мы познакомились с поэтом Сергеем Чухиным и прозаиком, редактором газеты «Вологодский комсомолец» В. Шириковым. Переговорили о многом, коснулись и недавнего трагического эпизода в Вологде — гибели Николая Рубцова.
Вечером в день окончания творческой встречи я провожал моих товарищей в Ленинград. На вокзале мы встретили наших старших коллег, вологодских писателей, и Семена Шуртакова, который возвращался в Москву.
Тут мы снова перекинулись парой фраз с Виктором Петровичем. Узнав, что я остаюсь в Вологде еще на два дня, чтобы съездить в Ферапонтово, побывать в вологодских музеях, Виктор Петрович сказал:
— Ты, чтобы не отощать совсем, приходи-ка ко мне на обед.
Так через день я оказался в квартире Астафьевых на Ленинградской улице. Приняли меня душевно. Мария Семеновна накормила вкуснейшим борщом, а Виктор Петрович показал свою библиотеку, в которой меня поразило изобилие книг из серии «ЖЗЛ». Естественно, мой живой интерес вызвал кабинет любимого писателя.
В тот памятный день я получил в подарок первую книгу из рук автора с памятным автографом. А потом наши встречи стали регулярными — случались они в Ленинграде и Москве, Красноярске и Овсянке, Хисаре и Новгороде…
В моем личном архиве сохранилась школьная тетрадка, в которой я вел записи о своей поездке весной 1976 года в Вологду. По-моему, они могут представлять интерес и для читателя.
На первой странице тетради — вырезка из газеты с цитатой из предисловия Астафьева к сборнику начинающего прозаика Вячеслава Сукачева: «И помнить, всегда помнить: кто высоко запевает, вынужден петь еще выше, и никаких поблажек писателю нет. Сорвешь голос — пеняй на себя; захочешь поберечься, петь вполголоса — дольше проживешь, но уж только сам для себя и жить, и петь будешь. Однако в литературе жизнь „для себя“ равносильна смерти, с каждым днем у писателя растет груз прожитых лет за плечами, гложет его неудовлетворенность сделанным, печаль и сожаление о чем-то неведомом подступает все ближе и ближе — нет „отпуска“ в этой работе и не будет его уже до самой смерти».
04.04.1976. Федор Абрамов в разговоре:
«У них закон правит человеком, у нас человек правит законом, отсюда — беззаконие. Мои мнения более чем спорны, потому что они близки к правде жизни. Этого боятся. Ведь они не хотят знать правды. И тут на помощь приходят границы, которые всех устраивают. Почему Гранин в фаворе? Потому что он говорит на языке полуправды. А это именно то, что власти нужно».
Еще одно суждение Ф. А. Абрамова:
«Судьба одного, пусть даже самого яркого писателя, не может быть мерилом для оценки творчества других».
Пожалуй, главная мысль творчества Федора Абрамова сформулирована им еще в первом романе, вынесена в его заголовок — Братья и Сестры. Вот смысл и точка отсчета, вот то, ради чего работает автор. Вот о чем он кричит. Это ли не идея огромной важности?!
07.04.1976. В Вологде. Идет семинар прозаиков Вологодчины. В обед познакомился с В. П. Астафьевым. Сидели за обедом рядом, ели селедку из одной тарелки. После обеда присутствовал на семинаре. При мне обсудили троих человек…
Виктор Коротаев:
«Русской литературе всегда была свойственна целомудренность. Попытки писать, как Мопассан или Хемингуэй, беспочвенны. Это, по сути своей, попытки разрушить национальный характер. Они-то ведь не хотят плясать русского, так и мне с моим пузом, — Коротаев похлопал себя по брюшку, — не исполнить, к примеру, танец живота.
…Я — мужик, многое знающий, ко многому привыкший, — испытывал неловкость, когда читал эти сексуальные откровения.
…Стремление добиться признания и успеха, власти и любви для себя — это стимулы западного героя литературы».
Семен Шуртаков (обсуждая одного из авторов. — Ю. Р.):
«Я вижу в этих рассказах несколько иное. Главная беда — отсутствие собственной позиции автора. У меня такое впечатление, что он, автор, сам не понимает, зачем взялся за перо.