Конечно, многое в оценках двух писателей, их столь близких общественных позиций и творческих взглядов еще требует кропотливого изучения, анализа. Частично дают об этом представление публикуемые ниже письма, главным образом (за исключением одного) Астафьева Быкову[120].
Астафьев — Быкову из Перми:
«Дорогой Василь!
Из дальних странствий возвратясь…
В Латвии был, на декаде русской культуры, и еще раз убедился, что даже латыши, по сравнению с нами, русаками, живут богаче, честнее, чище и уважительней друг к другу, а у нас…
Вот только что завалили у меня сына и дочь на экзаменах в университет. Они, конечно, не вундеркинды, но… ребята честные, трудились много перед экзаменами, однако папа писатель, и все тут. Обывателю этого достаточно. А самый воинствующий, самый жирный обыватель у нас развелся среди интеллигенции.
Мои дети всю жизнь, с первого класса, страдают из-за меня. Я уж говорю им, чтоб не признавались. Говорят: папа мастер лесоразработок, мама — домохозяйка. Я и сам себя часто рекомендую мастером леса. Мне-то ничего, а ребятам плохо…
Теперь вот куда их девать? Работу найти трудно, учиться негде; хоть повесь их у Горсовета на столбе, так впору…
Очень рад твоему письму, Василь, очень! На декаде вместе со мною была Юлия Друнина, тоже наш брат — солдатка, так мы как-то вспоминали тебя. Право же, и слезы у меня в горле закипают, как я подумаю, что наша солдатская верность и преданность друг другу и есть еще то светлое окно, к которому стремишься из житейской бури, и теплеешь душой у своего, солдатского огонька. Дай нам Бог до конца наших недлинных дней быть в одном строю и сохранить бесценное по нынешним дням чувство уважения и привязанности, которое помогает жить и работать.
Я все возился с „Кражей“, защищал ее при издании от подозрительных людей, и сейчас вроде бы ушла в набор повесть. Закончил книгу „Последний поклон“ — это о детстве, лучшая моя книга, после которой можно бы и удочки сматывать, но… жить-то надо! Книга будет издаваться в Перми в 1968-м. Почему в Перми? А здесь мне ее легче защищать. Пусть будет маленький тираж, зато я не дам тронуть в книге ни одной запятой, ибо дорога она мне, как никакая другая книга. Я пришлю тебе эту книгу непременно, если она выйдет.
Вот тебе свежая новость.
Проездом я звонил в „Новый мир“. В 7-й номер у меня должен был идти рассказ, и, кажется, приличный. Ответили: „Весь седьмой номер, кроме Вашего рассказа, зарублен цензурой. Сейчас мы 8-й номер делаем 7-м, чтобы не переверстывать книжку журнала. Восьмой начинаем формировать снова, значит, Ваш рассказ еще раз будут читать и уцелеет ли он — не знаем…“
Такие-то дела. Но уже появляется иммунитет. (Слово-то какое! Мать бы его за ногу!) И я, дорвавшись до стола, а живу я в деревне, маленькой и тихой, — пишу свои „затеей“. Я их постоянно пишу: короткие заметки, этюды, зарисовки, — что отложилось в памяти и не дает ей покоя. „Затеей“ эти не дают расквалифицироваться, помогают сохранять форму и вообще помогают отрабатывать стиль и звук, а главное — пишу я их „с натуры“ и плюю на всякие условности литературные и цензурные. „Надо жить и исполнять свои обязанности…“, как сказал товарищ Фадеев, так много сделавший для того, чтобы мы свои обязанности исполняли с горькими слезами и чтобы из нас кровь пили за каждую правдивую строку.
Вот и все, Василь. Спасибо тебе за письмо и картинки. Желаю тебе здоровья и работы, а остальное все не так уж и важно.
Привет твоим домашним.
Жму руку — твой Виктор
4 августа 1967 г.
Большой привет Алеше Карпюку!»
Следующее письмо от Астафьева получено Быковым 24 октября 1967 г.:
«Дорогой Василь!
Наконец-то собрался послать тебе обещанную книгу, в руки так и не сумел отдать, а потом книги кончились, и сейчас вот только запасливый редактор вручил мне, растяпистому автору, две пачки моих книг.
Словом, лучше поздно, чем никогда!
Жил я почти все лето в деревне, работал и читал.
Прочел твою „Атаку“ и что-то меня в ней глубоко не устроило. Написана она просто, доступно, уверенной рукой. Быт войны в ней суров и точен. Ротный сделан отлично, но вот в главном…
О чем повесть? О том, что еще одна атака и еще одна рота погибла… Но, во-первых, таких повестей уже тьма и, во-вторых, спустя так много лет после войны, просто бытопись войны уже не устраивает такого привередливого читателя, как я.
Столкновение между ротным и Гриневичем не получилось. Оно где-то за „кадром“. Сам „кадр“ или цензура слопала, или его „отредактировали“ в „Новом мире“, что там умеют делать довольно ловко и профессионально.
120
Большинство сохранившихся писем Быкова Астафьеву было опубликовано в книге: Астафьев В. П. Собрание сочинений: В 15 т. Красноярск, 1998. Т. 15. Письма.