Не случайно на реплику корреспондента: «Можно подумать, что миледи была ангелом во плоти! Свою казнь она заслужила!» — Виктор Авилов ответил спокойно и убежденно: «Не суди да не судим будешь!» Он не мог отнестись однозначно и просто к такому герою, как Мордаунт, во-первых, потому что ему совершенно неинтересно было играть тупого убийцу; во-вторых же, потому что Мордаунт мстит за мать, а мать — это святое…
Не думаю, что эта роль представляла для Виктора Авилова какие бы то ни было трудности — разве что только физические. А та цепочка убийств, из которых соткан этот образ, зловещий облик и хриплые, отрывистые интонации были ему уже отчасти привычны по киноролям. «Человек мрачной биографии», как называет его кардинал Мазарини (Анатолий Равикович), Мордаунт и пронизан насквозь этой мрачностью — если и появляется порой на его лице какое-то подобие улыбки, это, как правило, гримаса. Но все-таки Виктор Авилов предстал в фильме «Мушкетеры двадцать лет спустя» не записным злодеем, а человеком, который мстит за то, что его лишили детства, любви матери, всего, что наполняет жизнь и дает ей определенный смысл. Он — не безжалостный убийца, он мститель за святыню — мать. Первой его жертвой становится лилльский палач, который когда-то отрубил голову миледи. Но Мордаунт понимает, что палач был просто исполнителем, он должен наказать тех, кто решил судьбу женщины и привел приговор в исполнение. Этот человек в сером плаще и серой шляпе не знает ни сострадания, ни сочувствия — он одержим ненавистью к тем, кто убил его мать. И никакие доводы лорда Винтера, его дяди (Арнис Лицитис), спросившего Мордаунта: «Знаете ли вы, что это была за женщина?» — не могут привести к отказу от мести. При первой же возможности Мордаунт убьет выстрелом в спину лорда Винтера, потому что смысл его жизни — месть. Он так и скажет позже мушкетерам, уверенным в том, что Мордаунт погиб в морских волнах: «Я не мог умереть, потому что не выполнил своей миссии». И этот неистребимый «змееныш», как называют его Арамис (Игорь Старыгин) и Атос (Вениамин Смехов), будет жить вопреки всему до самого конца, пока не проткнет его насквозь мушкетерская шпага…
Ничего выдающегося ни в фильме, ни в роли Виктора Авилова не было — была лишь убежденность, ярко выраженная артистом в характере персонажа, а потому Мордаунт не вызывал ни ненависти, ни презрения. Он вызывал, скорее, жалость — этот роскошно фехтующий, стройный, изящный молодой человек, положивший свою жизнь на столь неблагородное дело, как месть. Впрочем, речь шла о мести за мать…
О кино Виктор Авилов вообще в своих интервью распространялся мало, но, конечно, назначение искусства было для него скрыто именно в совершенствовании человеческой души, поэтому такие роли, как Платон Андреевич, граф Монте-Кристо и даже Мордаунт, давали актеру не только профессиональный опыт, но и пишу душе, жаждущей мудрости, самопознания. Какой бы превосходной ролью ни был Симон в «Искусстве жить в Одессе», душе Авилова он не мог быть близок. Романтические, инфернальные герои обладали для артиста невероятной притягательностью — в них он раскрывался неожиданно и очень интересно.
К сожалению, только в театре…
Первые киноопыты убедили Виктора Авилова в том, что искусство это, конечно, увлекательное, но до театра ему далеко. В цитированном уже интервью он признавался: «Кино для актера вообще не искусство, это дрянь и халтура. Вот сейчас я выйду на сцену и без дублей три часа отработаю. И если где-нибудь ошибусь — это мой прокол. А в кино если ошибусь, то эпизод переснимут, еще девять дублей сделают и выберут лучший…»
То, что он начал много сниматься в кино, никак не изменило его положения в театре. Собственно, что могло так уж кардинально измениться? Он и до кино был «первым сюжетом» своего театра, не требующим никаких привилегий. В неопубликованном интервью Авилов говорил: «Какие в театре могут быть привилегии? Когда мне нужно, когда я начинаю работать в фильме, я подхожу к Валерию Романовичу и спрашиваю: „Валерий Романович, нельзя ли мне с такого-то по такое-то число освободиться?“ Это я заранее всегда делаю, за месяц. Потому что он начинает составлять репертуар и он учитывает мою просьбу. Он действительно ставит спектакли без моего участия. Потом я приезжаю и подряд уже неделю или десять дней шпарю спектакли. Это как — привилегия? Или это нормальные человеческие отношения?»
А в Театре на Юго-Западе тем временем продолжалась своя жизнь. В 1985 году ему было присвоено звание «Народный театр» — новый статус позволял некоторые «вольности». Впрочем, Валерий Белякович шел на них и прежде. А осенью следующего, 1986-го, Театр на Юго-Западе выехал на первые свои зарубежные гастроли в Чехословакию. Повезли «Женитьбу», в которой был занят и Виктор Авилов, и «Русских людей» К. Симонова.
В этом была явная ошибка. Если гоголевскую «Женитьбу» принимали горячо, от души смеясь над известными коллизиями и оценивая мастерство молодых, совсем незнакомых артистов, то «Русские люди» вызывали иную реакцию — несмотря на то, что прошло почти два десятилетия, чехи не забыли о советских танках в Праге в августе 1968 года. Как только на сцене появлялись солдаты с автоматами — примерно треть зрителей покидала зал. И не могли спасти положение ни песни Владимира Высоцкого, которыми был пронизан спектакль, ни мастерство юго-западных актеров…
Память человеческая устроена причудливо и непреодолимо — с ней ничего не сделаешь, не заставишь ее замолчать…
В том же 1986 году произошло в жизни коллектива еще одно событие. Театр на Юго-Западе стал первым в стране хозрасчетным театром по модели известного экономиста А. Ковалева. Игравшие до этого бесплатно артисты начали получать зарплату и наконец-то сдали свои трудовые книжки в театр. С этого момента они стали профессиональными артистами — хоть и не по образованию. Свое десятилетие театр отметил своеобразным рекордом — тридцать названий в афише и две тысячи представлений! Это был предмет гордости — да еще какой.
Юбилей отмечали театрализованным представлением в зале Центрального Дома туриста, что находится неподалеку от Театра на Юго-Западе. В огромном зале яблоку негде было упасть, а на сцене перед восхищенными зрителями представали персонажи давно полюбившихся спектаклей и пользующиеся таким большим успехом эстрадные номера — поздравления от известных артистов. Виктор Авилов вместе со своей сестрой Ольгой был на том вечере с Михаилом Боярским и Алисой Фрейндлих. Зрители буквально рыдали от хохота, глядя на молодых, веселых, энергичных и фантастически одаренных брата и сестру…
Юбилей принес театру заслуженное признание: Юго-Запад вошел в систему Комитета по культуре Москвы, стал лауреатом премии Московского комсомола, лауреатом премии Советского комитета защиты мира, Валерий Белякович был удостоен звания лауреата премии советских профсоюзов, учрежденной для деятелей культуры и искусства…
Наконец, стало возможным восстановить запрещенных прежде «Носорогов» Э. Ионеско, в репертуар Виктора Авилова вернулась одна из очень дорогих для него ролей. Не случайно в одном из поздних интервью, вспоминая «Носорогов», Виктор говорил: «Еще неизвестно, кого труднее сыграть — Гамлета или Беранже». Он вернулся к этому спектаклю помудревшим — уже совсем по-другому видел человека, пытавшегося в одиночку противостоять всеобщему «оносороживанию». Теперь это был для него сознательный и твердый в своих устремлениях романтический герой, борец…
Но вернемся к гастролям в Чехословакии.
Можно только представить себе, чем были для них эти первые гастроли. Вчерашние самодеятельные артисты, они чувствовали себя полноправными представителями советского театрального искусства, «отчитывающимися» за достижения отечественного театра за рубежом. Это вселяло радость и гордость — еще бы, их наконец-то признали!.. Теперь, увидев их впервые, мир оценит искусство юго-западных артистов!..
Так и случилось. Уже через год, в 1987-м, спектакль Валерия Беляковича «Гамлет» принимал участие в Эдинбургском фестивале. Британская пресса очень высоко оценила работу Театра на Юго-Западе, назвав «Гамлета» лучшей зарубежной постановкой шекспировской трагедии за послевоенные годы, а с Виктора Авилова была снята гипсовая маска. Скорее всего, ее и сейчас можно увидеть в театральном музее Эдинбурга.