Что же касается рассказов Соловьева о том, что ему якобы на пробах не понравился Цой и он его сначала выгнал, то это не более чем фантазия – ничего подобного не было.
Рашид Нугманов:
Это обезоруживающая веселая фантазия Сергея Александровича. Не могу себе представить, чтобы Соловьев выгнал Цоя, а тот потом опять влез
к нему. Совершенно другой человек Виктор: он никогда бы не вернулся туда, откуда его выгнали. Могу засвидетельствовать, что Соловьев благоговел перед Цоем. Какое там «выгнал»… Наверняка сказано для красного словца, ведь Соловьев великолепный, захватывающий рассказчик, а увлекательный рассказ требует творческой фантазии[244].
Если анализировать спрессованные в единое целое события, произошедшие с Цоем в течение двух лет, с 1986 по 1988 год, можно увидеть, как стремительно развивалась его жизнь. Съемки в кино, концерты в разных городах, новые встречи, фестивали – и в то же время работа в котельной (нужно было на что-то жить и кормить семью, а концерты и съемки практически никаких денег не приносили). О чем он думал, когда кидал лопатой уголь в печь? Может, о том, как просто подобным образом дать тепло людям – и будет ли такой же эффект от творчества? Сохранились записи его тогдашних «квартирников» в Москве: Цой исполняет весь арсенал своих лучших песен, написанных довольно давно, но голос его звучит как-то печально, и песни словно меняются от этого, приобретая терпкий, горький вкус скорби, который затем так отчетливо проявится в последних, поздних альбомах группы «КИНО». Рок-музыка пробивалась в официальный мир, становилась коммерческим продуктом. Фильм Сергея Соловьева «АССА», собравший помимо актеров питерских рок-н-ролльщиков – Сергея «Африку» Бугаева, «Аквариум», «КИНО» и «Браво», – был презентован в Москве с огромным размахом. Это была безоговорочная победа – вчерашний андеграунд вышел на «большой экран», и миллионы зрителей во всех концах огромной страны воочию увидели героя нового времени. Затянутый в черное киногеничный Цой стремительно шагал в развевающемся плаще по нескончаемому коридору под начальный рифф песни – и вдруг врывался на сцену огромного зала, забитого молодежью. В этот момент Виктор олицетворял собой победу – под новый хит «КИНО» «Мы ждем перемен!» (по просьбе Соловьева «КИНО» не исполняло эту песню на концертах, «придерживая» до выхода фильма) в зале зажигалисъ свечи, и все вместе рождало ощущение пьянящего духа свободы и уверенности в скорой победе несбыточных надежд[245].
Виктор Цой на премьере фильма «АССА». Фото из архива Наталии Разлоговой
Георгий Гурьянов:
По поводу песни «Перемен!». В ней нет никакой политики. Совершенно. Абсолютно философский трактат, там нет ни слова о политике, чисто внутренний мир. Но после смерти Виктора, буквально через год-два, эта песня стала как знамя… Каждый понимает как хочет, по-своему, но нужно знать и понимать немножко, о чем именно идет речь…[246]
Юрий Каспарян:
Песня «Перемен!» – это романтический взгляд Цоя на мир… Не более того. Никаких политических призывов в ней нет[247].
Сергей Жегло:
У Соловьева однажды возникло сомнение относительно «Африки», и он решил в этой роли снять меня. Я в результате посмотрел хренову кучу фильмов французского кинематографа «новой волны» в директорском просмотровом зале «Мосфильма» – часть просранного материала с «Африкой» Соловьев мне в университете на Манежной показывал. Речь шла о том, что я поеду в Ялту развлекаться зимой. Я тогда в художественно-техническом училище учился на столяра (таким образом можно было статью по тунеядке обойти – не послали бы на выселки за сто первый километр с принудительным участием в земляных работах). Заходил иногда во ВГИК в красивых одеждах. Помню (это без всякой связи с Соловьевым, естественно), выхожу однажды отмороженный, лыка не вяжу вовсе, спускаюсь в метро, захожу в вагон, а там такой пижон сидит: справа от него торт в коробке, слева – шляпа широкополая. Я над ним нависаю с прущим из меня остервенением, и он убирает то ли торт, то ли шляпу, я падаю рядом. А вечером прихожу в гости и вижу этот дурацкий торт. И узнаю, что это Георгий Гурьянов был, барабанщик «КИНО». Ну и остальная группа, само собой, туда пришла тоже. Я им быстренько поставил сборник ремиксов «Yello», и они были благодарны мне. Потом, правда, пришел какой-то сученыш вгиковский, который стал рассказывать, как фашистские идеи уже овладели всеми, и все, включая Цоя, заметно приуныли. Обычная была ложь… С Башлачевым я примерно так же, как с Цоем, дружил – странным образом, и тот, и другой мне песни в полумраке пели наедине. Типа, сидя напротив и нахмурившись серьезно. Башлачев пел «Время колокольчиков», как сейчас помню, и еще что-то… Но с Цоем я чаще встречался[248].