Демократическая часть офицерства создала в Чите свой Союз военнослужащих, пославший представителя в общий Совет. Но единодушия в офицерском Союзе не было: молодежь шла навстречу пожеланиям солдат (они требовали обращения на «вы», быстрейшей демобилизации запасных и т. д.), другая часть офицерства настаивала, чтобы все эти вопросы решал Холщевников, как военный генерал-губернатор Забайкальской области. Совет и комитет РСДРП для урегулирования спорного вопроса послали делегацию к Холщевникову. Он принял ее немедленно. Но когда речь зашла об удовлетворении солдатских требований, Холщевников уклонился от прямого ответа:
— Я не могу решить это один, надо связаться по телеграфу с военным министром.
— Тогда мы решим этот вопрос без вас, — заявил Бабушкин. — Я думаю, нет смысла загружать телеграф такими депешами.
Костюшко одобрительно кивнул головой. Разрешать Холщевникову телеграфные разговоры с Петербургом было опасно.
Холщевников только развел руками.
— Я не могу препятствовать… Это дело Совета и комитета. Но…
Его уже не слушали. Прямо от Холщевникова делегация направилась в губернскую типографию. Виктор Константинович написал прокламацию. Бабушкин и Костюшко одобрили ее. Через час прокламацию набрали. А спустя сутки пятьдесят тысяч экземпляров ее были распространены в гарнизоне и по всей Забайкальской железной дороге. Ее раздавали и в эшелонах с демобилизованными. Читинский Совет начал получать много приветственных телеграмм и писем из воинских частей — все поддерживали требования солдат Читинского гарнизона. В дальнейшем эти требования приняли Сретенский, Нерчинский, Иркутский и Красноярский гарнизоны.
Многое успевала делать народная власть Читинской республики. Несмотря на всю трудность тогдашнего положения, Читинский Совет решил взять в свои руки дело народного образования. На съезде учителей, созванном в Чите большевистским комитетом РСДРП, зазвучали новые речи: говорили о демократической республике и уничтожении сословий, о том, что учителя обещают идти рука об руку с рабочими, просвещать их, открывать для них вечерние школы, учить грамоте крестьян. Молодой учитель, выступивший на этом собрании, заявил о необходимости бороться с монархической пропагандой в школах, внушать детям идеи свободы, равенства, демократии, рассказывать, что такое социализм и за что борется народ. Много горьких слов было сказано здесь о тяжелой жизни русского учителя, о грошовой оплате его труда.
Многие участники этого замечательного совещания помогли в дальнейшем Совету и комитету: они вели революционную пропаганду среди русского и бурятского населения,
Курнатовский готовился к выпуску первого номера газеты «Забайкальский рабочий». Он написал передовую статью «Чита 1905 года», в которой говорилось, что газета должна пропагандировать учение Маркса и Энгельса, стать органом борющегося пролетариата. «Наша газета, — писал он, — трибуна, с которой всякий проснувшийся к борьбе за социалистическое общество гражданин может сказать свое слово».
Поднимался Курнатовский до рассвета, домой приходил поздней ночью. Но и из оставшихся ночных часов нужно было урывать время для чтения гранок, рукописей. Материалов скопилось множество: о стачке шорников, о собрании гимназистов, митингах солдат, об осуществлении явочным порядком восьмичасового рабочего дня на Забайкальской железной дороге, об освобождении политических заключенных. В первом номере напечатали отчет Читинского комитета партии за ноябрь 1905 года, сообщение о всеобщей политической стачке в Германии и даже… стихи.
Пришел день 7 декабря 1905 года, когда из машин начали выходить пахнущие краской первые номера газеты «Забайкальский рабочий». Накануне Курнатовский спал в типографии, вернее почти не спал — некогда было… В двенадцатом часу дня в типографию прибежал Бабушкин. Быстро просмотрел газету, крепко пожал руки Курнатовскому, наборщикам, печатникам и взволнованно сказал:
— Товарищи, только что получена телеграмма: в Москве начались баррикадные бои!
Передохнув после бессонной ночи, Виктор Константинович отправился на собрание Совета и комитета, где решался вопрос о немедленном освобождении политических заключенных, находившихся в Акатуйской каторжной тюрьме: в ноябре стало известно, что в Акатуй привезли пятнадцать моряков с транспорта «Прут», который пытался на Черном море присоединиться к восставшему броненосцу «Потемкин». 23 ноября на многотысячной демонстрации у дворца Холщевникова рабочие и солдаты восставшей Читы потребовали освобождения моряков-революционеров.
Тут же, на заседании Совета, решили выделить делегацию для освобождения моряков из Акатуйской тюрьмы. Первым назвали Курнатовского. Затем солдат Всеволода Чистохина, Андрея Лопатина, Григория Белякина, Егора Полубояринова. Шестым решили послать Кудрина. Читинский комитет РСДРП вручил Курнатовскому документ — требование об освобождении моряков и вообще всех политических заключенных из Акатуйской каторжной тюрьмы, и выдал ему письменные полномочия на приведение этого требования в исполнение. Документ следовало вручить старому знакомому Виктора Константиновича — начальнику тюрьмы Фищеву.
Остаток дня Курнатовский провел в типографии, а вечером пошел встречать Кудрина, который должен был вернуться из Харбина. С вокзала он затащил Николая Николаевича к себе ночевать.
— Сейчас устроим на чем спать, — сказал Курнатовский.
Он вытащил из-под кровати два таза: один — большой, эмалированный, пустой; другой — поменьше, наполненный водой, в которой лежал блестящий, слегка сплюснутый шар.
Кудрин с удивлением глядел на все эти приготовления.
— Что это там у тебя, желе или мороженое? — спросил он Виктора Константиновича.
Тот усмехнулся.
— Гремучая ртуть. Тут ее около десяти фунтов. Пироксилину и других взрывчатых веществ у нас много, а взрывных ударников нет. Помнишь мои чертежи в Акатуе? Вот я теперь и сделаю эти ударники…
— Да ведь она могла взорваться при изготовлении! — в ужасе воскликнул Кудрин.
— Что поделаешь. Где еще я мог этим заниматься? — возразил Курнатовский.
Поставив тазик с гремучей ртутью к стенке и накрыв его большим тазом, Курнатовский положил сверху куртку, рядом бросил на пол для Кудрина большой овчинный тулуп и отдал ему свою подушку, а сам улегся на стареньком матрасике, положив голову на тазы. Так они и провели две ночи перед поездкой в Акатуй.
До отъезда Виктор Константинович подготовил второй номер «Забайкальского рабочего», в котором перепечатали из только что прибывшего по почте экземпляра газеты «Новая жизнь» № 19 от 23 ноября статью Ленина «Умирающее самодержавие и новые органы народной власти». Это была программа действий для читинских революционеров.
Покидая Читу, Виктор Константинович передал заветный тазик с уже готовой гремучей ртутью на хранение Костюшко-Валюжаничу.
Выехали 29 декабря. У всех было оружие. Со станции Борзя, где их ждали несколько саней, двинулись по заснеженной степи на Акатуй. Изредка в пути попадались села. Крестьяне, увидев в санях людей с красными повязками на рукавах, выходили навстречу, приглашая передохнуть. Делегаты охотно принимали такие приглашения. Еще бы! Каждая изба, где они останавливались, вскоре превращалась в клуб. Приходили русские и буряты. Они жадно расспрашивали о том, что делается в Чите и вокруг нее: весть о передаче Читинским Советом и комитетом партии всей земли крестьянам без выкупа, об отмене податей уже дошла до Акатуя и вызвала горячий революционный подъем во многих сибирских деревнях.
Когда делегаты подъезжали к Акатуйской каторжной тюрьме, их уже сопровождал большой конный отряд: крестьянская молодежь добровольно отправилась вместе с ними на выручку матросов-революционеров. Курнатовский через часового вызвал начальника тюрьмы Фищева. Не прошло и двух минут, как в окошечке, прорезанном в дверях рядом с воротами, показалась испуганная физиономия начальника Акатуйской каторги. Фищев сразу узнал Курнатовского и еще больше побледнел.