Из этой информации можно понять, что данная «Справка» готовилась если не в конце войны, то сразу же по окончании оной, когда ничего еще не было открыто и хоть сколько-то рассекречено.
Вот так, из-за предательства, рухнул еще один план спасения «инженера Корнева» и его сподвижников. Неудивительно, что 19 мая — через день после той облавы — все заключенные были переведены из тюрьмы обратно в гестапо.
Михаил Комков вскоре также разделит судьбу Виктора Лягина.
«После этого (провала в Николаеве. — А. Б.) Комков с группой товарищей из Херсонской подпольной организации ушли в Знаменские леса, Кировоградской области, но в пути все они были пойманы. Комков был доставлен в Николаев, а остальные расстреляны на месте», — указывалось в «Справке о подпольной организации “Николаевский центр”».
То, что подпольщики напоролись на немецкую засаду в районе села Александровка, также было результатом предательства.
Михаил Комков ненадолго пережил своих товарищей, убитых на месте, — его вскоре расстреляли в николаевском гестапо. Перед этим его пытали, но никакой информации гитлеровцы получить не смогли.
Известно также, что и Лягина в гестапо вновь подвергали пыткам, но он упорно продолжал молчать…
По счастью, гестаповцы так и не узнали, кто именно скрывался под псевдонимом «инженер Корнев», ибо Виктор Лягин являлся просто кладезем ценнейшей информации — не столько по отдельной нелегальной резидентуре, уже в общем-то разгромленной, сколько в отношении гораздо более широкого круга вопросов, касающихся деятельности всей советской внешней разведки. Узнай гитлеровцы об этом, они бы мучили Виктора не меньше, нежели Григория Гавриленко… Или, напротив, сделали бы все возможное, чтобы его перевербовать и в целости и сохранности возвратить на Лубянку — как «чудом сумевшего вырваться из лап гестапо». Разные могли быть варианты.
Но Виктор молчал — и это был его самый последний бой, который он все-таки сумел выиграть.
Разведчиков называют «людьми молчаливого подвига». Имеется в виду, что их подвиги и успехи в подавляющем своем большинстве остаются неизвестны, скрыты грифом секретности. Но в данном случае подвиг Виктора Лягина состоял именно в его молчании. Его спрашивали, как говорится, по-хорошему, его били, его пытали — но он упорно продолжал молчать. Молчал, при этом прекрасно зная, что достаточно сказать всего-то одну фразу: «Сообщите в Берлин, что я — Виктор Лягин, шеф научно-технической разведки НКВД», — и тут же незамедлительно прекратятся все мучения, а сам он в международном купе скорого поезда (в том самом, с бархатными полками, застланными накрахмаленным бельем, и свежезаваренным чаем в хрустальных стаканах, в каком он ехал из Владивостока) отправится в столицу рейха, навстречу «новой жизни».
Не будем забывать, что это было начало 1943 года. Да, 6-я немецкая армия капитулировала в Сталинграде — но это была только одна армия из всей неисчислимой германской армады, и впереди была летняя кампания 1943 года, к которой гитлеровская армия усиленно готовилась. И вообще, летние кампании традиционно — так произошло и в 1941-м, и в 1942-м — заканчивались убедительной победой вермахта. Так что на рейх вполне можно было ставить, ибо тогда еще было совершенно непонятно, кто же все-таки победит в этой войне, которая неизвестно сколько продлится.
И ведь никто бы ничего не узнал! В Москву бы пришло сообщение о гибели героя-подпольщика — мол, Лягин расстрелян и закопан в общей яме вместе с сотней-другой казненных местных жителей. Всё! Концы в воду, не опровергнуть…
Но Виктор молчал, упорно оставаясь «инженером Корневым», по какой-то совершенно нелепой ошибке арестованным гестапо, — и это в полном смысле слова был его «молчаливый подвиг».
Павел Анатольевич Судоплатов подводит такой итог:
«Наш противник в течение всей войны и ее кануна, несмотря на захват наших агентов и даже руководящего <сотрудника> Центрального аппарата разведки Виктора Лягина в Николаеве, не имел никаких источников внутри Центрального аппарата советских органов безопасности»{244}.
Гитлеровцы скрупулезно подвели итог деятельности «Маршрутников»: нанесенный убыток (Ингульский аэродром, склад в парке Петровского, потопление плавучего крана, склад с обмундированием и пр.) был оценен не то в 45, не то даже в 50 миллионов марок. (Такой счет — по различным источникам — выставили в гестапо экономные «фрицы» «инженеру Корневу».) Впрочем, вместо этих абстрактных цифр можно было выразить и конкретную, вполне понятную для всех претензию: из-за действий подпольщиков гитлеровцам не удалось наладить работу по судоремонту на Черном море, а уж тем более — какое-то судостроение. Мощнейшие предприятия города Николаева просто-напросто простаивали, несмотря на все капитальные вложения и проводимую там работу, — то есть на выходе, реально, ничего не было. Однако думается, что подсчитывать ущерб, нанесенный германской казне из-за провала программы по судостроению и судоремонту, специалисты «на месте», то есть в Николаеве, не стали — это грозило бы немалыми неприятностями для многих, особенно в местных подразделениях спецслужб, а потому ограничились подсчетами стоимости сожженного обмундирования и взорванных самолетов…