В 70-е годы это был стахановец в бурении, человек-символ. Не было тогда в Западной Сибири популярнее нефтяника, за исключением, может быть, самого Виктора Ивановича Муравленко. Они были знакомы еще по Сызрани. А Левин привез за собой в Тюмень целую бригаду. По распоряжению Муравленко им построили двухэтажный дом, чтобы жили семьями. Между прочим, медаль Героя он получил будучи беспартийным. Это к тому, что каждый рабочий мог достичь высот и наград за свой самоотверженный, рекордный труд…
Высоко ценил Муравленко и руководителя «Нижневартовскспецстроя» Ефима Аркадьевича Луценко. Тот тоже, как и Аржанов, был юнгой, участвовал во время войны в морских сражениях, имел орден Суворова. А у Виктора Ивановича к морякам было особое отношение еще с периода работы на Сахалине, он восхищался их мужеством и героизмом. От Луценко и Яна Михайловича Малинского, управляющего трестом «Нижневартовскжилстрой», зависела судьба выполнения напряженных планов по вводу в городе объектов жилья и соцкультбыта. Эти два темпераментных строителя порою схватывались и доказывали до хрипоты свою правоту, но то были не личные амбиции, а желание решить задачи быстрее и качественнее. У Луценко была лучшая художественная самодеятельность, лучшие футбольная и хоккейная команды, которые занимали первые места не только в городе и округе, но и в области. Сам он напоминал аристократа, даже на праздниках пил только шампанское. Однажды за столом Муравленко, шутя, сказал ему: «Ефим, сколько лет живешь на Севере, а так и не научился пить водку». При Малинском, начиная с 1972 года, ежегодно вводилось в эксплуатацию по две школы — темпы строительства были очень высокими. Но ведь и прибывало в Нижневартовск каждый год до полутора тысяч детей школьного возраста. Народное образование в городе по праву стояло на первом месте в округе и области.
К сожалению, Малинский попал в автомобильную аварию, вышел из больницы с тростью, но в тот же день приступил к работе. Его уговаривали какое-то время отдохнуть, но куда там! Он и представить не мог свою жизнь без труда, о покое и слушать не желал. Так и шли хтройки — с утра до вечера. А ночью страшные боли. Через год началась гангрена. Сначала лишился одной ноги, затем — второй. Болезнь приковала этого жизнелюбивого деятельного человека к постели. Однако в общении он по-прежнему оставался добрым, мудрым, сердечным. Рано умер. Но остался в памяти строителем-созидателем, слился воедино со всеми, кто создавал на Тюменском Севере богатство и будущность страны.
— Сами-то пожить как следует не успели, — задумчиво проговорил Леша.
— А что ты вкладываешь в это — «как следует»? — спросил Николай Александрович. — Бесконечный отдых на Лазурном Берегу или хождение по ночным клубам? Так то самая пустая и никчемная жизнь, вроде отбывания «тюремного срока» на земле. Это не веселье, а скука, пресыщенность. Напоминает шевеление червей в навозной куче. Сами они ничего не производят, питаются только мертвой плотью, потому что сами мертвы с рождения. Мне жалко таких людей. Я их презираю. Муравей в природе — вот образец неустанного труда, «умного делания». Да, жизнь его коротка и опасна, но он тянет порой непосильную ношу и упорно движется к цели. А надо будет — и с червяками разберется, чтобы не мешали строить.
Помолчав немного, Николай Александрович продолжил:
— Уходили действительно очень рано. Как, например, Николай Петрович Дунаев, главный инженер «Главтюменнефтегаза». В сорок один год. Он был высококвалифицированным специалистом, прошел Усть-Балык и Мегион, был просто человеком красивым, уверенным и веселым. Спортивен, с большими карими глазами, открытым лбом, доброй улыбкой. Щедро наделенный талантами. Настоящий нефтяник. Он никогда ни на что не жаловался, был постоянно целеустремлен и заряжен на работу. Но это была работа «на износ». Он не раз рисковал своей жизнью в Отрадном, Нефтеюганске, Нижневартовске при ликвидации пожаров на месторождениях. Однажды на промысле при обходе объекта в зимнюю ночь он провалился в яму, заполненную нефтью. Вытащили его в страшном виде и на «Урале» доставили домой отмываться. Сердце у него было больное. Вот как-то раз и не выдержало, в самую пору расцвета.
Но некоторые уходили иначе, что, может быть, еще горше. Летчик Герой Социалистического Труда Юрий Александрович Редькин, нижневартовский ас, мужественный и душевный человек, был просто кумиром молодежи во всей Тюменской области и за ее пределами. О нем писали газеты, с ним дружила знаменитая Марина Попович, он часто выступал по телевидению. Редькин летал и на самолетах Ан-2, и на вертолетах Ми-4 и Ми-8. Его авиаотряд считался лучшим в области. Однажды он управлял вертолетом, в котором летели партийное начальство и летчик-космонавт Лебедев, дважды побывавший в космосе. Лебедев попросился за штурвал. Сказал, что из космоса хорошо видны факелы Самотлора, и еще там, во Вселенной, он поставил перед собой задачу: обязательно побывать на этом гигантском месторождении, а если получится — то и самому пролететь над ним, держа штурвал в руках. Как было отказать гостю, коллеге, ведь они были одной крови, космонавт и летчик. Умер Юрий Александрович Редькин трагически, уже в постперестроечное время, в Ленинградской области, практически в нищете и безвестности, у его близких даже не было средств на похороны. Людское беспамятство — самое страшное, может быть, оно сродни повальному сумасшествию. Когда общество забывает своих героев — их у него может больше никогда не быть. Вот опять же можно поставить в пример Муравленко и его время.