Алексей приподнял голову:
— А теперь одна важная тетенька из Вашингтона говорит, сам слышал по телеку, что у России слишком много территории, пора бы поделиться с другими странами.
— Шиш им! — показал кукиш дядя Коля. — Замучаются пыль глотать вместе с гнусом, — он прибавил еще несколько слов с идиоматическими выражениями, которые американской «тетеньке» явно бы не понравились, поскольку не отличались дипломатической политкорректностью и шли в разрез с практикой «двойных стандартов» всех этих Кондолиз, бзежинских, бушев, блэров, олбрайтов и прочих устроителей «нового мирового порядка». — Однако, с твоего позволения, я продолжу. За Ермаком двинулись путешественники-первопроходцы, миссионеры, промысловики, стали устраивать городки, остроги. Шли по сибирским рекам, но часто лодки приходилось тащить волоком. Появились Сургут и Березов, куда много позже был сослан любимый фаворит Петра I Алексашка Меншиков. Собирали с местного населения ясак — дань. Но не было такой жестокой колонизации, какую творили испанские конкистадоры в Латинской Америке, или бледнолицые с индейцами в Штатах. Да, порою приходилось и повоевывать, и защищать крепости от нападений, но больше торговали, обменивались необходимыми вещами, орудиями труда. Сами учились у коренных жителей разным навыкам, а также учили их. Это и называется — проникновение культур, мирное сосуществование разных народов, которые исторически объединились в одно государство, в единую великую державу.
В этом велика заслуга таких отчаянных путепроходцев, как Семён Дежнёв, Василий Поярков, Ерофей Хабаров, Владимир Атласов, Харитон Лаптев, Степан Крашенинников, Максим Перфильев, Стадухин, Московитин, Копылов — всех не перечислишь! Они шли через всю Сибирь, всё дальше и дальше на Восток, раздвигая границы России. Принимая в подданство ей дауров и дючеров, гольдов и эвенов, ханты и манси, юкагиров и камчадалов, чукчей и якутов, нивхов и гиляков, тунгусов и коряков… Сколько у нас народностей в России? Более сотни. И все сохранили свою культуру, свой язык, обычаи. Все малые народы Сибири, Севера и Дальнего Востока живы, здравствуют, а индейцев в хваленой Америке почти поголовно вырезали. Так кто «империя зла», скажи мне, кто «тюрьма народов»?
— Мальта, — пошутил Алексей. Но дядя Коля так разошелся, что даже не расслышал его ответа, встал и начал расхаживать по поляне, как в аудитории перед студентами (хотя кроме Леши здесь присутствовала лишь стайка воробьев, нахально клевавших остатки трапезы), продолжая громко рассуждать:
— Они не остановились на проливе, разделяющем два материка. Они двинулись еще дальше. Открыли северо-западное побережье Америки, Алеутские острова, Курилы. Стали обосновываться на Аляске, в северной части Калифорнии, поставили там форт «Росс». Шелехов и Баранов фактически стали правителями этой части Америки. Нет, что ни говори, а надо петь гимны и слагать саги о таких людях, которые бросаются в неведомые земли, плывут в утлых суденышках, пробираются сквозь тайгу, карабкаются на скалы, терпят лишения, голод, жажду, жару, стужу, одиночество, пребывают порою на пороге смерти, но не отступают от поставленной цели — покоряют природу и возвеличивают свою Родину. В этом заключена глубокая тайна жизни, которую можно выразить тремя словами: «Дорогу осилит идущий».
Это исключительные люди, неукротимые, мужественные, самоотверженные, являющие пример величия духа, несгибаемой воли, настоящие русские герои. Они оставляют в истории тот след, по которому уже идут другие, мы, обычные люди, и очень часто этот след просто затаптывается. Или, что еще хуже, — подвергается осмеянию. Не знать, не помнить об этих людях просто стыдно… Вот таким, по сути, первопроходцем, покорителем недр Тюменского края был и Виктор Иванович Муравленко.
Николай Александрович остановился, замер, взгляд его задумчиво устремился вдаль, к верхушкам вековых сосен, словно он пытался увидеть среди зеленой листвы нечто очень важное.
— А ты уже много о нем написал в своей книге? — спросил Алексей, подперев вихрастую голову ладонью.
— Мало, — сознался дядя Коля. — Хочется больше. Но всего просто не опишешь. И я ведь не писатель. Я жил там, бурил, строил. Прочувствовал всё на себе. Был вблизи от него, но не в первом и, может быть, даже не во втором, а в третьем ряду… Потом, уже когда Советский Союз рухнул, я только тогда вдруг осознал — какой масштабной личностью был этот человек. Он бы голову положил, но не допустил этого. Родина для него была превыше всего, а не почет, не деньги, даже не личное счастье. И я сказал себе: надо написать о нем книгу. Ведь никто же не сделает! Всё и так уже быльем поросло.