Не люкс, конечно, но жить можно. И желательно жить без вони.
Я взял тарелку, отдёрнул тяжёлую бархатную портьеру, открыл окно и вывалил в темноту проулка остатки завтрака. Пара оголодавших кошек смутными тенями накинулись на угощение. Они явно мысленно восхваляли дары, посланные им с небес. Плюсик мне в карму, а то сейчас кто–нибудь обязательно скажет: свинья, свинья… Не свинья, а благодетель.
Довольно улыбнулся и вернулся мыслями к заданию учителя. В академии мне явно будет не сладко, поскольку я простолюдин. А вот будь я дворянином, то имел бы прочное положение в обществе и множество разнообразных плюшек.
В теории, простолюдин мог стать дворянином. Но для этого требовалось совершить крупное пожертвование в имперскую казну, купить несколько гектаров плодоносной земли и дом. А также получить диплом какого–нибудь престижного университета и иметь магический дар не ниже шестого уровня. Звучит не так уж и сложно, да? Но на практике всю жизнь можно собирать деньги, прокачивать магический дар и всё равно не достичь желаемого.
Хотя, деньги–то ладно. С ними было попроще, а вот дар… Львиная доля простолюдинов после пробуждения дара получала всего–то четырнадцатый–тринадцатый уровень. Дворяне же — сразу обретали одиннадцатый–девятый. Однако это было единственное различие между магией аристократов и простолюдинов. Дальше дар вёл себя одинаково со всеми. Его развитие резко замедлялось после двадцать первого дня рождения, а после сорокового — полностью останавливалось. В шестьдесят — дар начинал деградировать. Так что самым важным отрезком времени в жизни мага был период с семнадцати лет до двадцати одного года. За это время при должном усердии можно прокачать свой дар на четыре пункта. А за последующие годы — на те же четыре–пять пунктов.
Теперь понимаете, почему Люпен проводил эксперименты с даром? Лично мне он подарил целых два дополнительных года усиленного развития. И, казалось бы, учитель может озолотиться, если начнёт продавать дворянам секрет более раннего открытия дара, но он почему–то так не поступал. А все мои расспросы на эту тему заканчивались его злым взглядом и приказом убираться из кабинета или лаборатории, а однажды и из библиотеки.
Я против воли тяжело вздохнул и наконец–то отошел от окна. Поставил тарелку на столик и решил перед сном поиграться с энергией. Но не тут–то было…
Оказывается, я не плотно прикрыл дверь. И теперь между ней и косяком ловко просочилось мерзкое создание, держащее в страхе весь дом. Оно было дьявольски похоже на кота породы «Сфинкс». Полностью лысое, с большими ушами, складчатой розоватой кожей и торчащими передними клыками–иголками. Помимо этого, существо обладало крыльями летучей мыши, ехидными зелёными глазищами и несносным характером. И ко всем прочим ужасам оно ещё умело говорить, что сейчас и продемонстрировало.
— Вернулся–таки, юродивый, — с неудовольствием проскрежетал нежданный гость, по–хозяйски усевшись на шкуру медведя. — А я уже рассчитывал переехать в твою комнату. В подвале же снова крысы завелись.
— Шиш тебе на постном масле, иждивенец, — показал я кукиш существу. — И выметайся из моей комнаты. В подвале тебе самое место.
— Нет, я туда не вернусь. Сперва выгони оттуда крыс с помощью своей магии, — нагло заявил монстр, который был плодом неудачного эксперимента Люпена.
Почему неудачного? Так лысое чудище каким–то фантастическим образом обрело разум, хотя учитель просто желал получить летающую химеру. И что самое странное, после того случая у барона больше не получалось создать хоть сколько–нибудь разумное существо. Так что Фауст, а этого монстра назвали именно так, остался единственным в своём роде. Ведь вскоре Люпену надоело пытаться создать ещё одну разумную химеру. И он переключился на другие исследования.
Я с раздражением глянул на Фауста и бросил ему:
— Марка попроси. Он всё равно ничем сейчас не занят.
— И что этот неуклюжий толстяк сделает с крысами? — насмешливо выдал химер. — Сдастся им? Там же крысы величиной с бультерьера.
— Тогда иди сам с ними разберись. Мне не до них сейчас, — отмахнулся я и твёрдо посмотрел на лысое чудовище. Блин, из него же в случае чего даже шапку не сошьёшь.
— Хр–р–р-р-р… — утробно прошипел Фауст, начав недовольно подметать хвостом пол. — Лучше не зли меня, человек.
— Ты думаешь, что напугаешь меня, лысый? Клянусь могилой своей матери, что у тебя ничего не выйдет, — легкомысленно заявил я и снисходительно усмехнулся.
— Ты даже не знаешь, кто твоя мать, — напомнил Фауст и попытался ехидно улыбнуться. Но его физиономия не была создана для выражения эмоций. Поэтому у химера получилось нечто вроде вымученной улыбки бедолаги, страдающего запором.