Будем беречь себя для других.
Ну, о домашних делах.
Серафима Густавовна болела. Была операция. Прошла удачно.
Вырезали желчный пузырь. Обострилась глаукома у вдовы Олеши. Обошлось. Сентябрь у нас был удачный, тёплый.
Не будем хвалить себя. Старость, большая старость — всё же это задача на вычитание, а не на умножение.
Что будем делать зимой, мы ещё не знаем. Знаю одно — будем работать. Я очень верю в тебя. Всегда верил и верю сейчас. Судьба всех людей частью жестока и ставит сверхтяжёлые препятствия. Но будем уверены в себе и нашем времени; так, как уверены в себе герои мифов и сказок. Андерсен будет осуществлён. Жду нашей общей удачи».
Спустя два года Шкловский пишет Параджанову:
«Честь наша — честь искусства, честь справедливой войны нашей за высокое советское искусство. Тут без высоких слов ничего не поделаешь. И эта честь требует от нас самоотвержения, которое мы имеем, терпения, к которому мы привыкли, и веру в завтрашний день.
У меня есть вера. Сценарий, который мы написали об Андерсене, не умер, потому что ни одна страна не написала об этом странном и великом человеке, который имел все предрассудки своего времени, но всё же любил ведьм больше, чем королей, и должен быть снят нами с любовью.
Мы отвечаем не только за себя, а за наше искусство, которое требует от нас некоторое количество жертв.
Ты меня не поздравил потому, что не знал. 25 января мне было 83 года…
А вчера написал статью, в которой мы оба с тобой упоминаемся. А сегодня ещё буду писать о поздних вещах Толстого. Мы — капуста, которая состоит из многих зелёных листьев. А если сказать более высокими словами — мы — книга со многими страницами, и даже мы — роза со множеством лепестков. Но капуста — это ближе к делу.
Тебя помнят, тебя любят. Ты должен существовать, должен показать, что нет распространённого кадра, а есть живописный кадр, и что нет в кино краски, а есть в кино фактура. Впервые сказал о ней, как ни странно, В. Белинский в статье о Пушкине. Фактура — это ощущение вещественного мира, переданное в искусстве.
Целую тебя, мечтаю о встрече.
Живи для советского искусства, друг.
Существует пословица: „Лучше с умным потерять, чем с глупым найти“. Всякое дело надо совершать, помня о весе слова „художник“.
Б. Пастернак говорит, что художник „заложник вечности в плену у времени“.
Труд наш крепок и много будет раз проверен.
Надо помнить о сложности понятия „честь художника“.
Тебя помнят и любят многие.
Сегодня писал С. Лапину[138]: напомнил об Андерсене, потом ещё раз напомнил о работе. Он ждёт воплощения»{287}.
Но это было уже в 1970-е, а пока, в 1920-е, кинематограф был нем и играл оттенками серого.
Много лет спустя Шкловский оказался очень органичен на телевизионном экране.
Он оказался не говорящей головой, не диктором, а именно ведущим, даже если в кадре был только он один.
Это был телевизионный собеседник, говоривший с невидимым залом.
У Владимира Огнева в воспоминаниях про Шкловского говорится: «Он хочет скорее увидеть своего „Дон Кихота“ на экране ТВ. Снова и снова возвращается к испанским впечатлениям. Смеётся лукаво: „Один профессор спросил меня в Мадриде: откуда вы, сеньор, узнали, что Сервантес читал энциклопедии своего времени? Ведь вы не знаете испанского языка! Я занимаюсь этой темой тридцать лет и не мог найти источников… Я ответил коротко: на третьей странице романа…“ И заразительно смеётся.
В Испании издали „Художественную прозу. Размышления и разборы“ весьма оригинально: на обложке — Дон Кихот и Санчо Панса на фоне… собора Василия Блаженного на Красной площади в Москве. Издана и следующая книга Шкловского „Тетива. О несходстве сходного“. Издано предисловие к избранному Лоренса Стерна.
В заключение беседы спрашиваю: что надо писателю прежде всего.
— Надо, чтобы было трудно.
Последнее уже относил к себе.
И, хитро улыбаясь, от чего по всему лицу побегали морщинки, потирает свой огромный сократовский лоб. Говорит:
— Я люблю бессонницу… Потому что хорошо сплю…»{288}
Последняя работа Шкловского «Неразгаданный сон» (её он послал в издательство, которое печатало сборник «За 60 лет. Статьи о кино») посвящена телевидению.
Там говорилось, что нужно разгадать телевидение, что это самое демократическое искусство, но искусство ещё непознанное.
138