Профессионалам остаётся непростой выбор между сценаристом и клоуном.
Шкловский был и сценаристом, и клоуном.
Ловил мир, и мир ловил его.
Жизнь спутана и прерывиста, но она полна воздуха, будто строй слов в его книгах.
Виктор Шкловский умер в 1984 году.
В тот год умерли Михаил Шолохов, и Ирвин Шоу, и Хулио Кортасар. Умер Юрий Андропов и убита Индира Ганди. По инициативе Дэн Сяопина в Китае принимались решения о реформах. Милан Кундера написал «Невыносимую лёгкость бытия», Милорад Павич — «Хазарский словарь», а Джон Апдайк — «Иствикских ведьм».
Это обязательное перечисление нужно для того, чтобы соотнести эту смерть с координатами во времени, которые выстраивают другие люди, может быть, Шкловского и не знавшие.
Евгений Рейн вспоминает: «Я был в ЦДЛ на панихиде по Шкловскому. Людей было немного, человек тридцать. Не помню, кто выступал. Под его голову была подложена подушка. Огромный, неестественно обширный, какой-то двояко-выпуклый череп его поднимался высоко над гробом. Он был безусловно гениальным человеком».
И тут же Рейн сбавляет тон: «По крайней мере, частично гениальным. В холле ЦДЛ я отколол от стены траурное объявление о смерти Шкловского. Оно и сейчас у меня»{311}.
Шли люди.
«Мы не знаем, читали ли они его».
В официальном некрологе говорилось «как у всех»: «Советская литература понесла большую утрату… Коммунистическая партия и Советское правительство высоко оценили заслуги В. Б. Шкловского…»
Евгений Сидоров записал свои ощущения в «Записках из-под полы» так:
«Когда умер Илья Григорьевич Эренбург, Б. Н. Полевого назначили председателем комиссии по организации похорон. Главный редактор „Юности“ пришёл в редакцию и попросил меня быстро набросать проект официального некролога для „Правды“. В отделе кадров Союза писателей мне выдали личное дело автора „Хулио Хуренито“. Когда скончался Шкловский, ситуация повторилась. Интересно было всматриваться в почерк, вчитываться в старые, пожелтевшие листы анкет и автобиографий, где истинное мешалось с недостоверным, но всё грозно затмевалось фантастикой советской истории.
На Эренбурга собралась вся интеллигентная Москва. Шкловский был похоронен скромно, без излишеств. Сам Виктор Борисович всегда ходил прощаться с товарищами своей молодости. Он обычно плакал у гроба, и я хорошо помню его выкрик и слёзы: „Прощай, Костя!“, когда хоронили Паустовского».
Памятник Шкловскому на Кунцевском кладбище — большой чёрный камень.
На нём выбит небольшой православный крест и написаны простые слова: «Виктор Шкловский. 1893–1984».
Чужие жизни — вне зависимости от продолжительности и понятости, важны для нас, потому что мы все живём сходно.
Твой выбор всегда схож с чужим, никогда не повторяя его в точности.
Ещё ничто не решено.
Ещё ничего не кончилось.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
