Больной выдумывает факты, систематизирующие его бред, вовсе не потому, что хочет кого-то обмануть, а потому, что вымыслы его представляются ему высшей истиной, по сравнению с которой действительность лишь малозначимая докука. Откровенное объяснение подобному поведению дал Гегель, заявив в ответ на упрек в несоответствии умственных его построений действительности: «Тем хуже для действительности». Даже если счесть Гегеля не шизофреником, а всего лишь шизоидным психопатом, отсюда можно допустить, что во многих случаях бред основывается на желании больного уничтожить неправильную действительность, беспокоящую его, исправить ошибку природы. Собственно, шизофреник в бреду есть законченный субъективный идеалист: мир есть только то, что мы о нем думаем.
Поскольку схватка с действительностью ведется насмерть, то привлекаемые больным в свидетели авторитеты, скажем авторы мемуаров, способны, как это ни поразительно, дать ложные показания, например у Суворова:
Мой свидетель — Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов (в 1941 году — адмирал, Нарком ВМФ СССР, член ЦК, член Ставки Главного командования с момента ее создания). Вот его показания: «Для меня бесспорно одно: И.В. Сталин не только не исключал возможности войны с гитлеровской Германией, напротив, он такую войну считал… неизбежной… И.В. Сталин вел подготовку к войне — подготовку широкую и разностороннюю, — исходя из намеченных им самим… сроков. Гитлер нарушил эти расчеты» (Накануне. С. 321).
Разумеется, Кузнецов не мог нести в своих воспоминаниях бред, точнее намекать на бредовые вымыслы Суворова, это исключено совершенно, можно было даже не читать указанное в воспоминаниях место:
Для меня бесспорно одно: И.В. Сталин не только не исключал возможности войны с гитлеровской Германией, напротив, он такую войну считал весьма вероятной и даже, рано или поздно, неизбежной. Договор 1939 года он рассматривал лишь как отсрочку, но отсрочка оказалась значительно короче, чем он ожидал.
У него, конечно, было вполне достаточно оснований считать, что Англия и Америка стремятся столкнуть нас с Германией лбами. Такая политика западных держав не являлась секретом, и на этой почве у Сталина росло недоверие и неприязнь к ним. Все сведения о действиях Гитлера, исходившие от англичан и американцев, он брал под сомнение или даже просто отбрасывал. Так относился он не только к сообщениям из случайных источников, но и к донесениям наших официальных представителей, находившихся в этих странах, к заявлениям государственных деятелей Англии и Америки.
«Если англичане заинтересованы в том, чтобы мы воевали с Германией, значит, все, что говорится о возможности близкой войны, сфабриковано ими» — таким приблизительно представляется мне ход рассуждений И.В. Сталина.
Он, конечно, понимал, что отрезвить агрессора можно только готовностью дать ему достойный ответ — ударом на удар. Агрессор поднимает кулак, значит, надо показать ему такой же кулак.
Кулаком Гитлера были дивизии, сосредоточенные на нашей границе. Значит, нашим кулаком могли стать советские дивизии. Но совершенно недостаточно только иметь дивизии, танки, самолеты, корабли. Необходима их высокая боевая готовность, полная готовность всего военного организма, всего народа, всей страны.
Убедившись в том, что его расчеты на более позднюю войну оказались ошибочными, что наши Вооруженные Силы и страна в целом к войне в ближайшие месяцы подготовлены недостаточно, И.В. Сталин старался сделать все возможное, что, по его мнению, могло оттянуть конфликт, и вести дело так, чтобы не дать Гитлеру никакого повода к нападению, чтобы не спровоцировать войну.
В те напряженные дни ко мне зашел заместитель начальника Генерального штаба Н.Ф. Ватутин. Он сказал, что внимательно читает наши оперативные сводки и докладывает их своему начальству. Ватутин обещал немедленно известить нас, если положение станет критическим.
Я не сверял все цитаты в патологических измышлениях Суворова: просто Кузнецов очень уж значительный человек, и приписанный ему намек на бредовые вымыслы Суворова выглядит особенно дико. Впрочем, может быть, я привел выдержку из «неправильного» издания воспоминаний Кузнецова, «подчищенного»? Да, это весьма вероятно. Любопытно другое: как Суворову стало доступно «правильное» издание воспоминаний Кузнецова? Опять голоса с потолка?
Что любопытно, генералиссимус ухитрился патологически прочесть не только воспоминания Кузнецова и многих иных, но даже речи самого Сталина: