Дойдя до третьего этажа, она открыла глаза. Звук печатной машины долетал до лестницы, ритмичный и враждебный, как пулеметная очередь. Холодные коридоры и унылые километры стен. Девочка нехотя взялась за ручку и побыстрей, пока не улетучились остатки смелости, распахнула дверь. Внутри все по-старому. Неоновый свет в приемной с виниловыми стенами. В углу — мебель палисандрового дерева и два таких же основательных письменных стола плюс полки, шкаф и карта. На свободных местах на стенах красочные рекламные плакаты — лучшие образчики продукции типографии ТРЁНДЕР-ПРИНТ. За окном на северо-западе виднеется Трондхеймсфьорд, холодный и синий. Анита все вспомнила. Фикус в горшке почти не подрос.
Ближайший стол был пуст, а за следующим сидела красивая дама с перманентом на голове. Видно, новенькая.
— День добрый.
Отступать было поздно. Хорошо еще, что Грегерсена не оказалась на месте, а дама ее не знает.
— Меня зовут Анита Ларсен.
— Очень приятно.
— Мне нужно поговорить с… Мортеном Мартенсом.
— Минутку. — Кудрявая нажала на кнопку и громко позвала: — «Мартенс! Мартенс!»
Послышался стук машин, но никто не ответил.
— Мартенс! Есть Мартенс в цехе?
— Ага. Я в лаборатории.
— К тебе пришли.
— Я сейчас не могу отойти.
— Тогда я пошлю ее к тебе.
— Ладно.
Женщина обернулась к Аните.
— Как пройти, знаешь?
— Да я…
— Ты дочка, да?
— Мн…
— Ну иди.
Анита Ларсен сделал осторожное движение к двери, и на этот раз дама с перманентом ободрила ее улыбкой. В следующей комнате огромного размера над верстатками и за экранами дисплеев корпела масса мужчин и женщин. Линотрон давно вытеснил линотипы. Наборные кассы превратились в смешные полочки, на которых поколение левых социалистов расставляет мелкие безделушки.
— Смотрите-ка, Анита! — Женщина рядом с ней подняла голову от экрана и звучно хлопнула себя по ляжкам. — Сколько лет, сколько зим!
— Да… — Девочка заставила себя остановиться. Кто-кто, а фру Карлсен должна знать, почему.
— Как ты выросла, милая.
Аниту передернуло.
— Ты уже в седьмом?
— В восьмом.
— И что, на уме только поп-музыка, наркотики и мальчики?
Анита опять дернулась. Что за дурацкий вопрос! А она-то надеялась, что все сойдет гладко. Раньше она любила пошутить с фру Карлсен, теперь — нет.
— Ладно, не куксись. Иди куда шла.
Так она и сделала. Обратно дороги нет. Tonight you tell me what you want me to do… Она вошла в цех, и у нее заложило уши от грохота. Три машины работали на полную мощь и споро выплевывали листы. Мужчины и юноши в серых или синих комбинезонах следили за качеством печати: типография славилась прекрасной репутацией, а это накладывает особые обязательства. Двое ребят помладше узнали ее и кивнули. Несмотря на грохот и жесткий темп работы, у них был вид людей, неспешно делающих свое дело. Никакой суетливости, лишних движений. Ее всегда удивляло, что им удается объясняться вполголоса, с помощью жестов. Эти люди нравились ей. Через силу она заставила себя повернуть налево, отыскать дверь в фотолабораторию, представлявшую собой две комнаты в середине коридора. Сейчас в лаборатории царил полумрак.
Сгорбившись над столом, какой-то юноша ретушировал снимки. От желто-зеленой подсветки его лицо напоминало лицо покойника. Он мельком взглянул на нее, хмыкнул, но промолчал. Посетители частенько заглядывают сюда, неизменно занятые менеджеры по продажам, желающие лично убедиться как обстоят дела с их нестандартными заказами. Тут она увидела Грегерсена, владельца типографии. Он стоял спиной к ней и вполоборота к соседней комнате, в которой располагались фотокамеры. Он перекинулся парой профессиональных замечаний с кем-то в комнате, Анита узнала голос. Отец. Она прикусила губу. Everything you want to go through… Сейчас, вот-вот. Грегерсен обернется, увидит ее и все. Он простой и приветливый. Разговаривает на равных. Шутник, но не похабник. Несколько раз она пыталась себе представить: что если б ее отцом был он? Ерунда, да и только. Все служащие сходились в одном: шеф у них что надо. Без него типография числилась бы по разряду заурядных. Даже отец крайне редко позволял себе пройтись насчет Грегерсена.