Она пристроилась напротив множителя форм и принялась ждать. Какая она дура, что заявилась сюда! Нечего и думать поговорить с отцом в присутствии Грегерсена. Да и захочет ли он говорить вообще? Как признаться ему, что подтолкнул ее на разговор банальный «читательский отклик», вычитанный в «Дет Нюэ». Поймет ли он, что она просто искала повод для встречи, старалась его понять, в отчаянии, забыв про стыд, сама предлагала в последний раз попробовать все исправить. Сущее безумство. Она ж ведь его знает, он наверняка ничуть не изменился. I won't let you down. И поэтому она обязана попробовать. В последние недели она почувствовала, что что-то творится в душе. Видно, отозвалось все, происходящее в мире. Ее проблемы казались капризами по сравнению с тем, что приходится переживать другим людям. Господи, как хорошо им было бы всем вместе!
— Э-э… да это Анита!
Она вздрогнула и повернулась к Грегерсену. Из-за очков ей улыбнулись божьими птахами веселые и беззаботные глазищи. Шеф подошел поближе и отвесил ей церемонный поклон.
— Смотрите-ка, какая она у нас дама… — Потом повысил голос: — Мортен, к тебе дочка…
В дверях вырос старший печатник Мортен Мартенс. Его улыбка была деланной и вымученной, она сразу увидела. И все-таки у нее потеплело в груди. Этого человека ей не вытравить из памяти. И за маской этой что-нибудь непременно скрывается, точно как раньше. Даже взрослые не сердятся без причины, пишет «Дет Нюэ». Вы должны учиться видеть связь предметов. Но как поймешь такого отца?
И есть ли вообще оправдание тому, кто ушел из дому и бросил семью? Должно быть. Она здесь, чтобы разобраться, попытаться понять в самый последний раз. Знает ли он, чего ей стоило прийти сюда?
— Мне надо позвонить, — скороговоркой сообщил Грегерсен. Не дойдя до двери, он обернулся и задумчиво добавил: — Идите лучше в столовую, здесь не дадут спокойно потрепаться.
— А как же…, — Мартенс кивнул в сторону аппаратной.
— С фильмом не горит. — Потом добавил, обращаясь к Аните: — Пороть горячку мы перестали. Скоро будем только расслабляться. — Подкупающая улыбка, и Грегерсен исчез.
Они спустились по лестнице в полном молчании. К ней он обратился только у стойки:
— Колу будешь?
— Да. Спасибо.
— А пирожное?
— Нет. Только колу.
— Пожалуйста, одну колу и один кофе.
Как по уговору, они выбрали самый уединенный столик. Он раскурил трубку, взглянул сперва в окно, потом — на нее.
— Ну, чем могу служить?
— Да… — От его сухой деловитости все слова застряли у нее в горле. Она прокашлялась и решила попробовать снова: — Сегодня сочельник.
— И что?
Плевать, что слезы вот-вот закапают. Она вдруг рассердилась. Крис де Бург мяукает за сотни миль отсюда. А ей придется все разгребать самой.
— Я просто хотела спросить…
Наверное, он заметил, как увлажнились ее глаза.
— Ты про завтра?
Безупречно правильная речь. Он всегда переходит на шлифованный букмол, если нервничает или обсуждает личные проблемы.
— Да.
— Ничего не получится. Твоя мать…
— Знаю. А давай встретимся днем.
— Мы с тобой? У вас с мамой наверняка забот полон… — Он чиркнул спичкой и снова раскурил трубку.
— Папа, ты и так забыл про мой день рождения.
— Прости, Анита. — Он тут же оборвал сам себя, осознав, как чудовищно это звучит. Голос потеплел и помягчал. — У меня было очень много работы. И ведь ты получила подарок. Помнишь пластинки, которые я привез из Лондона?
— Помню. Я специально звонила поблагодарить. Замечательные. Но это было за два месяца до рождения.
— Я знаю. Это так просто не объяснишь, Анита… Ты ж ведь тоже ко мне не приходишь.
— Последний, раз когда я звонила, ты сказал, что это тебе не удобно.
— Знаешь что… — Он быстро сунул руку в карман и протянул ей пять купюр. В долю секунды она превратилась во взрослого, такого же, как отец, и вспомнила гаденькое слово: откупается.
— Я пришла сюда не за тем…
— Само собой. Но все-таки возьми.
Побороть искушение было очень трудно. Денег хватило бы на книжки, пластинки и осталось бы на сережки. Пока не поздно, она поторопилась отказаться:
— Я не могу их взять.
В его глазах мелькнуло удивление, сменилось гневом.
— О чем разговор, ты можешь, Анита.