Следовательно, мачты в Титране должны быть либо разведстанцией, собирающей информацию о перемещении советских подводных лодок, либо радиостанцией, обеспечивающей навигацию союзнических военных кораблей. В первом случае речь идет о законных интересах обороны. Второй встраивается в возможно вынашиваемые НАТО планы агрессии. При том что НАТО, членом которого состоит Норвегия, изначально союз исключительно оборонительный.
Эспен Эвьен не считал генералов полными идиотами.
И помнил старую мудрость: «Лучший способ защиты — нападение». Почему он вообще подумал про подводные лодки? Да просто постоянное чтение привило ему твердую уверенность, что советские и американские подлодки, начиненные ядерными боеголовками, представляют куда большую угрозу миру, чем межконтинентальные ракеты наземного базирования. Главным образом с точки зрения точности попадания и внезапности нанесения удара — внезапности особенно. Например, в американской ракете, установленной на подлодке, вдвое больше боеголовок, чем в наземной. Какое отношение мачты имеют к подлодкам? Самое непосредственное — обеспечивают радионавигацию, как Лоран Си или Омега. Сигналы радиопередатчика, работающего на сверхнизких частотах, доступны и погрузившейся лодке. Места расположения станций Лоран Си и Омега русские знают наперечет. Эти станции, особенно Омега, имеют решающее значение для маневренности лодки, поэтому русские будут стремиться уничтожить их самыми первыми ударами. Если Советам это удастся, они опрокинут надежды американцев на нанесение упреждающего удара. Кто лучше американцев и других членов НАТО знает, насколько станции уязвимы? Мота ли им прийти в голову мысль создать другую навигационную систему? И закамуфлировать ее под мирный научный объект, который противник просто не додумается связать с радионавигацией?
В таких рассуждениях упражнялся в ту осень Эспен Эвьен, даже не догадываясь, что этими же вопросами задаются и высокие чины в Москве.
В торжественной обстановке Эвьен посвятил Сив Юхансен в свои взгляды на военную стратегию в целом и радиомачты на Титране в частности. К его возмущению, она расхохоталась и поинтересовалась, все ли у него дома.
Глубоко уязвленный, он опустил голову и замолчал. В жизни не будет делиться с ней ничем таким! Оставшись один, он еще раз выверил все свои аргументы и понял-таки причины недальновидности Сив. Его теория кажется ей бредом, а все потому, что постоянное промывание мозгов средствами массовой информации мешает ей увидеть очевидное: военные амбиции США опасны для них лично, опасны физически. Он так распалился, что все закончилось их первой крупной ссорой, и Эвьен дал зарок не возвращаться к злосчастной теме. И не тревожил Сив вплоть до двенадцатого января, когда, как ни смешно, она завела разговор сама. В тот вторник он первым вернулся домой, Сив дежурила в кафе. От встречного ветра по дороге домой у нее разрумянились щеки и заслезились таза. Эспену больше запомнился румянец.
— Мачты? — для начала он решил не выказывать заинтересованности.
— Да, ты их не забыл?
— Нет…
— Сегодня в кафе меня о них расспрашивали.
— Правда? — Не так-то легко разыгрывать равнодушие.
— Чудно, да? Причем два совершенно разных человека.
— Кто, я не понял?
— Двое мужчин. Сначала пришел один и заказал пустой кофе. Лет тридцати или чуть больше. Кожаная куртка и шапка с ушами. Раньше я его в кафе никогда не видела. Спрашивал, что это за мачты. Я сказала, что мерить ветер. Это ему понятно, тут так зверски дует. Кофе выпил и исчез. На «вольво», по-моему. Не успел этот за дверь, как входит другой. Тоже вылез из машины, зеленой. Лет пятьдесят… Страхолюдный. Летнее пальтишко. Без шапки. Удрог, аж зубами клацает. Заказал кофе, пирог, потом снял сапоги и повесил их на спинку стула сушиться…
— Сочиняй-сочиняй.
— Сочиняю? Ты чего? Он когда поел, подошел ко мне и спросил про мачты. А сам чудной такой. Я все сказала, как тому первому. Тогда он немного поутих и извинился, что разулся. Сказал, что менял колесо и провалился в снег.