Художник и естествоиспытатель потряс их своими глубочайшими познаниями и по части местного животного мира, и по части традиций и истории Фрейи. Он рассказывал о буйстве стихии в 1899 году, о рыбацком счастье и неудачном лове, о верованиях и пророках, о том, как торф режут и как жгут. У него тоже было несколько брикетов торфа на случай, если не найдется никаких дров на топку.
— Может, вам интересно посмотреть, как старый холостяк оборудовал свою берлогу?
Хижина была обращена к бухточке каменной стеной, но в остальном была построена из деревянных щитов и досок. Крохотная, три на пять метров. И все же хозяин умудрился выгородить что-то вроде кухни, поставить печь, стол, табуретку, хороший стул, кровать, разложить свои художнические причиндалы и повесить несколько книжных полок. Отхожее место и дровяной сарай имели вход снаружи, где к дому был приделан неприметный скат. Единственное окно, обращенное на восток, пропускало мало света, потому что край скалы загораживал дом. Поэтому тут было невозможно рисовать, и если на улице лил дождь или буйствовал ветер, Нурдванг читал или писал при свете керосиновой лампы. Транзистор и еженедельные поездки в Титран оставались его единственными способами общения с внешним миром, но как раз так он любил проводить лето. Их он зазвал к себе в порядке редчайшего исключения: «Кексы так удались сегодня, что мне захотелось с кем-нибудь ими поделиться».
С первой секунды Мортена Мартенса начала снедать зависть к этому человеку. Едва он увидел этот островок, как мальчишеская мечта овладела им с прежней страстью. Фантазия рисовала, как в ревущие штормовые ночи он спокойно и безмятежно посапывает за каменной стеной.
Словно прочитав его мысли, Нурдванг сказал:
— Зимой здесь слишком холодно. Дом далеко не такой теплый и основательный, каким кажется. Даже летом по вечерам часто приходится топить. Я как-то попробовал приехать сюда на несколько дней в апреле, но замерз. Зато никаких непрошеных гостей. До сих пор никто не наведывался в мое отсутствие.
— Она строилась как приют для забедовавших рыбаков?
— Что-то в этом роде. Я ее купил за двести крон тринадцать лет назад. Крыша была как решето. Зато никто не может потребовать снести ее, потому что построена еще при царе Горохе, задолго до всех законов о сохранности прибрежной зоны.
Тем живописным июльским днем они провели на острове несколько часов. Нурдванг даже угостил их обедом — свежайшей сайрой, которую он отправил на сковородку непосредственно с крючка. Только поздно вечером они снова залезли в лодку и взяли курс на Квистен.
Он до сих пор помнит, как эксцентричный, но милый художник махал им на прощанье с порога своего дома. Господи, до чего счастливый человек! И какое примитивно простое, но надежное убежище!
Они тогда договорились встретиться в городе, но из этого ничего не вышло. Неизъяснимое сродство, которое Мартенс ощущал с островным отшельником, забылось в текучке городских будней. Но прошлым мартом — десять месяцев тому назад — судьба свела их вновь. Нурдванг заказал в АО «ТРЁНДЕР-ПРИНТ» каталог-брошюру для небольшой передвижной выставки. Грегерсен поручил задание Мартенсу, и, конечно, тот не мог не спросить, как дела на Свартнаккене. Художник, шевелюра которого слегка поредела, и стала еще более серебряно-белой, ответил, что собирается на остров летом.
Мортен Мартенс отродясь не верил в знамения судьбы, но как раз в тот март он приходил в себя после развода и делал первые наметки плана. И с тех пор мысль о хижине, скрытой на необитаемом островке в устье фьорда, засела у него в мозгу.
Как только потеплеет, пора. Там он сможет скрываться и две недели, и четыре, сколько потребуется, чтоб его перестали искать.
Во вторник 26 января он сказал Грегерсену, что скверно себя чувствует и просит отпустить его домой.
— Надеюсь, ты не собираешься разболеться всерьез, а, Мортен?