Всюду попса, да. Ею и живы.
Ладно, проехали! Не до того сейчас. “А молиться – да – не умею! Всё просьбы получаются. Вместо молитв. Жалкие просьбы, просьбишки. Только просить-то – о чём? Как-то даже неприлично просить”.
– Вот и я!
Тяжёлая Борисова лапа упала на плечо.
– Чтоб тебя!
– И я рад тебя видеть.
Улыбка: ямочки и румянец, превращающие щёки в маковки яблок. Беспокойные косматые пальцы: звериные хребты, мелькающие тесной стаей.
Виктор успел развернуться вполоборота к брату, грузно нависшему над столиком.
Борис опирается на костыль, правую ступню – загипсованную, мультяшно-огромную – держит на весу.
– Прости, Вить, что заставил тебя лететь. Всё из-за этого. Видишь, как меня…
– Что случилось-то? – кивнул Виктор на гипс.
Одной рукой вцепившись в поперечину костыля, другой – Виктору в плечо, Борис долго метил задом в стул. Наконец аккуратно плюхнулся, костыль к соседнему стулу примостил. Освежил улыбку:
– Глупость случилась.
– Я очень удивлён.
– Словом, билет купил до Петрозаводска, вышел из аэропорта… Вон, здесь всё и произошло, – ткнул пальцем себе за спину. – Это я ещё не хватился, что основные-то деньжищи у Дианы забыл… Вышел, и так мне весело! Никогда ещё билет в кармане так меня не радовал. Вот она, думаю, свобода! Понимаешь? В порыве радости решил станцевать, – опустил смешливые глаза. – От эмоций, понимаешь? Схватил девушку. Тур вальса, мадемуазель! Ну… она мне со всей дури и ткнула каблуком в ногу. – Борис подтянул брючину повыше, поглядел на гипс. – Мне здесь же, в медпунк те, загипсовали. Упросил. Как доеду – схожу на рентген, поглядим, чего там. Натасканная дэвушка была, не иначе, – вздохнул Борис. – А с виду милашка.
Замолчал и к кофе потянулся. И опять улыбнулся – вопросительно: дай хлебнуть?
Виктор молча подвинул ему кофе, встал, пошёл за новым.
Весело ему! Видел бы, гадёныш, Диану.
Проститься с женщиной, с которой прожил несколько лет, которая готова была родить тебе ребёнка, но и на аборт пошла без истерик, – куцей запиской на рекламке из почтового ящика: “Переезжаю в другой город. P. S. Прости за всё”… Это даже для Бориса Загоскина чересчур. И такое жестокое позёрство – постскриптум в записке из двух предложений.
– Кофе, пожалуйста. Двойную порцию.
– В смысле?
Продавщица почему-то сбита с толку этой просьбой. Лицо её твердеет, захлопывается перед ним как дверь с табличкой “Технический перерыв”.
– В смысле – двойную порцию, – Виктор растерянно поводит плечами. – Я вам в два раза больше заплачу, а вы мне в два раза больше насыплете. Кофе…
Она какое-то время размышляет, ищет подвоха в его самовольной арифметике. Находит.
– Нет, – цедит она, глядя сквозь Виктора. – В прейскуранте нет двойных.
И, клюнув ложкой в открытую банку, роняет в стакан положенные по прейскуранту граммы.
– Тогда воды половину…
Но она уже налила, уже упёрла в лоб Виктору кинжальный, отливающий нешуточной злостью взгляд. Что ж, бывает. Ни с того ни с сего вызверится кто-нибудь – эка невидаль! Мы люди закалённые, нас кусать – только зубы тупить. Ухватил стакан за самый краешек, пошёл назад к брату, повторяя про себя на манер диктора, зачитывающего оптимистичный рекламный слоган: “В прейскуранте нет двойных! В прейскуранте нет двойных!” Борис сидел, опрокинув рассеянный взгляд в потолок. Загипсованная нога вытянута далеко под столом. Отпущена погулять. Они как будто не вместе – Боря и его загипсованная нога.
Даже это его не остановило! Не говоря о Диане.
Подложил ему Борька свинью – не только с перелётом, главное – с этим визитом к Диане. Скверно вышло. За чужую дурь отдуваться пришлось.
Впустила его, а сама мешком стоит у двери. Он посреди комнаты, она в прихожей. Смотрит на него испуганно. Будто он, Виктор, явился отнять у неё что-то. Очень дорогое что-то, невосполнимое. Смотрит как дворянка на революционного матроса. И молчит. Забытый Борей пакет лежит на середине стола. Возле – та самая записка. Не удержался, записку прочитал. Молчат оба, не знают – что дальше. Подумалось вдруг – скомандует ей сейчас: “Раздевайся”, – она и разденется, как во сне. Наконец взял пакет, показал ей – этот? Диана спохватилась:
– Этот, этот. Забирай.
Помял пухлый пакет в руках, пошёл к выходу.