Только после этих слов я понял, что подошел к столу. На нем лежал небольшой листок с наклеенными на него бумажками телеграммы. Я пробежал ее глазами. Ничего другого, кроме уже сообщенного Радонежским, в ней не было.
— Ваше высокопревосходительство, — отчеканил я, будто на императорском смотре, — нашу миссию в Стамбуле вырезали третьего дня. И в тот же день нас атаковали башибузуки Черного Абдуллы.
Радонежский прошелся пальцами левой руки по бакенбардам.
— А ведь как все складывается, — протянул он. — Хотя это, конечно, по вашей части, поручик. Но тут и человек, от сыска далекий может два и два сложить. А вы как думаете, господа? — обратился он к присутствующим. В первую очередь, конечно же, генералам.
— Нечего думать, — хлопнул кулаком по ладони Адлер, — к войне дело идет. Снова с турком схлестнемся!
— Не исключаю такой возможности, — поддержал его начальник штаба. — И не исключено, что нам придется принимать первый удар, как это было в Крымскую кампанию.
— Об этом мы думать будем, когда война начнется, — отрезал Радонежский. — Поручик, вы зачем ко мне пришли-то? А то мы вас блеском эполет и вестями совсем с толку сбили.
— Это мой доклад по «Святогору», — сказал я и протянул ему папку. — Я обещал отдать его вам для ознакомления, перед тем как отправлять в Питер.
— Похвальная принципиальность, — кивнул Радонежский. — Но не до того сейчас. Спасибо, однако, что не забыли стариковскую просьбу.
— Тогда я вернусь к себе, — выпалил я, снова пряча папку с докладом под мышку.
— Конечно-конечно, — махнул левой рукой Радонежский. — Я вас не задерживаю.
Я поспешил выйти из номера, плотно притворив за собой дверь. И даже не из-за того, что меня, по словам Радонежского, ослепил блеск эполет. Мне надо было срочно изложить все мысли, роящиеся сейчас в голове, на бумаге.
Я буквально влетел в свой номер. Швырнул папку на кровать. Схватил пачку бумаги и перо. Подвинул к себе чернильницу. И только тут заметил, что за столом напротив меня сидит Негодяев. Поручик замер с пером в поднятой руке. Видимо, он хотел окунуть его в чернильницу, когда я буквально выдернул ее у него из-под носа.
— Это как понимать, Евсеичев? — поинтересовался он.
— Простите. — Я положил руки на стол перед собой. Отличное упражнение, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. — Я вас не заметил.
— Ну да, конечно, — усмехнулся мой сосед по номеру, — я ведь ниндзя из Азиатского альянса. Воин-тень, которому знаком секрет невидимости.
— Я попросил уже прощения, Негодяев. У нас тут такая каша заваривается, что не до политесов, ей-богу. Вы все равно раньше газет узнаете, по нашему и вашему ведомству новость скоро придет.
— Если вы насчет нашей миссии в Константинополе, то я уже знаю. Пришла телеграмма. Курьер приносил. Для вас тоже была, но без вашей подписи он мне ее, конечно же, не отдал. Сказал, придет после обеда.
— Ясно, — кивнул я.
Снова глубоко вдохнув и медленно выпустив воздух из легких, я окунул перо в чернила. И принялся быстро писать.
Негодяев поставил чернильницу так, чтобы и он мог до нее добраться. И вернулся к своему занятию.
По поводу левантийского вопроса, как с легкой руки графа Лорис-Меликова начали называть турецкий кризис, было созвано особое совещание в высочайшем присутствии. На нем присутствовали министр внутренних дел граф Лорис-Меликов, начальник Третьего отделения Дрентельн и военный министр Ванновский. Адъютантов, секретарей и слуг, обслуживающих совещание, никто не считал — и не обращал на них внимания. Шпалерами замерли они у стен, вытянувшись во фрунт. Одетые в гвардейские и жандармские мундиры.
Слуги в ливреях мелькают среди высоких и высочайших особ некими призраками.
А особы ведут разговоры, которые могут обрушить весь мир в пучину войны.
— Это была грамотно проведенная провокация, направленная против нас, — настаивал шеф жандармов. — И она не должна остаться без ответа. Мы не можем пропустить подобную пощечину. И со стороны кого? Левантийцев, которых без году неделя как разгромили.
— Быть может, я обычно и не склонен соглашаться с Александром Романовичем, — склонил голову граф Лорис-Меликов, — однако в этот раз поддержу его. Мы не должны спускать левантийцам этого оскорбления. Уничтожение посольства — это повод к войне. В этот раз мы должны сокрушить султанат. Чтобы и памяти об этом анахронизме не осталось. Рекомендую также вспомнить проект императрицы Екатерины Великой. Тот, из-за которого прадеда вашего Константином нарекли.
— Об этом проекте пока даже вспоминать опасно, — покачал головой самодержец. — Нам его после турецкой войны слишком уж часто припоминали. Да и отец поминал как-то, что в Крымскую об этом твердили то и дело.