К счастью, все это осталось позади; она ненавидела сына только за то, что он не отвечал ей взаимностью. Достаточно было ему проявить лишь немного привязанности, и она тут же оказалась на его стороне. Королева благодарила Бога за то, что они пришли к взаимопониманию – теперь они союзники. Она признала, что Георг всегда занимал самое важное место в ее жизни; а он, сентиментальный до крайности, переполненный любовью, если она не мешала его наслаждениям, принимал ее преданность и взамен сделал ее своим другом. Поэтому с возрастом она стала чувствовать себя спокойней. Она никогда не любила короля, своего мужа, превратившего ее со дня приезда в Англию, как она часто обиженно думала, в простую детородную машину, в корову-рекордистку, единственная задача которой состояла в том, чтобы рожать по теленку каждый год. Король был признан невменяемым; обожаемый Георг стал регентом, и они подружились.
Все казалось хотя и не настолько благополучным, как могло бы быть, если бы другие тоже исполнили свой долг, но тем не менее относительно терпимым, пока Шарлотта была жива и доказала, что она способна рожать детей.
И это воспоминание опять вернуло ее к мыслям об ужасном несчастье, обрушившемся на семью.
Она потеряла свою единственную законную внучку, а с ней и младенца, который должен был обеспечить престолонаследие.
Необходимо действовать. Разве ее могли остановить какие-то ревматические боли или повторяющиеся приступы головокружения? Она должна вернуться в Лондон и немедленно увидеться с Георгом.
Регент был в Соффолке на охоте, когда его настигло известие о том, что у Шарлотты начались схватки. Ему подобало находиться в Клэрмонте при рождении первого внука, будущего наследника престола, поэтому он немедленно отправился в путь. Но приехал он слишком поздно и уже не застал Шарлотту в живых. Как и его мать, он не мог поверить, что это могло случиться. Шарлотта так радовалась жизни. Было бы не такой большой трагедией, если бы она только потеряла ребенка, но то, что она умерла сама, просто поразило его. Он заплакал, обнял Леопольда, онемевшего от горя, и вернулся в Карлтон-хаус в карете с опущенными шторками.
Вся страна погрузилась в траур. Люди на улицах говорили о Шарлотте так, будто она святая. О ней сочинили следующие строки:
О дочь Британии!
Плач о тебе идет по всей стране.
Любимица страны скончалась. Оставалось только скорбеть о ней.
Когда прошли похороны, королева приехала в Карлтон-хаус для очень серьезного разговора с регентом.
Он встретил ее демонстрацией глубокой любви и плакал не переставая, пока говорил о Шарлотте: со времени ее смерти он не мог говорить практически ни о чем другом.
– Мой дорогой Георг, – сказала королева, – это ужасное испытание для всех нас и в особенности для тебя.
– Никто не понимает, насколько ужасное, – еле слышно выговорил регент, – даже вы.
– Я могу себе представить, – быстро ответила королева, – но жизнь страны должна продолжаться, а у нас мало времени.
Регент не слушал. Он сказал:
– Я решил поехать в Брайтон. Хочу запереться там и прошу Глочестера отпустить со мной Марию на несколько дней.
Королева кивнула. Мария, его любимая сестра, в прошлом году вышла замуж за своего кузена, герцога Глочестерского. Тогда ей было сорок, и она много лет мечтала о том, чтобы выйти за него, однако король категорически возражал против того, чтобы кто-либо из его дочерей вступал в брак. Кроме того, достаточно трудно было найти мужа, отвечавшего требованиям о королевском происхождении и протестантском вероисповедании. Мария с радостью вышла замуж за «Ломтика», как эти ужасные карикатуристы обозвали Глочестера (сравнивая его с ломтиком глочестерского сыра), и хотя Ломтик оказался очень суровым мужем, Мария предпочла иметь хоть такого, чем вообще никакого, и потому не выражала недовольства.
– Мария будет прекрасной компаньонкой, ведь тебе всегда было приятно ее общество. Мой дорогой Георг, я понимаю твое нежелание думать о чем бы то ни было, кроме своего горя, и все же есть неотложное государственное дело. Мне, наверное, уже недолго осталось жить…
Он с мольбой накрыл ее руки своей.
– Я запрещаю вам говорить такие вещи.
«Дорогой Георг! Всегда такой милый. Знать бы, насколько глубоко он переживает? – подумала королева. – Но он так очаровательно может притворяться, что истина кажется несущественной». И в самом деле, она бы предпочла притворную озабоченность Георга искренней привязанности любого другого из своих детей.