Домовой не думал о будущем после образование в колледже, а просто выполнял то, что от него требовалась, хоть и чувствовал в себе перемену. Нехорошую перемену. Он стал быстрее выходить из себя, нервничал по пустякам, огрызался с однокашниками и одним только взглядом мог остановить спор или размолвку (его боялась и уважала вся параллель!), проявлял на практических уроках хладнокровность, спокойствие и бесконтрольную ярость, которая выплескивалась наружу с особой силой и наслаждением. Он мог взглядом и знаниями дробить на мелкие кусочки хрупкое стекло, на щепки дерево, корежить металл, вырывать с корнем оконные рамы и двери, поднимать предметы различных размеров и массы, что удавалось не каждому преподавателю.
Обо всех своих достижениях он открыто и искренне рассказывал Виктории и при встречах, и в письмах, которые писал регулярно, как и она. Поэтому Вика сразу же заметила его изменения и в мыслях, и в поступках. И однажды осмелилась об этом сказать, тем самым разгневав его, он стал причитать, что он старается, как лучше, ради нее, ради их отношений, ради их совместного блага, а она его упрекает в чем-то необоснованном и бредовом, проявляя свой природный эгоизм и беспечность. Викторию задели эти подлые слова, и они умудрились в тот злополучный вечер поругаться, разбежавшись врагами, нежели преданными друзьями. Через неделю они благополучно помирились, извинившись друг перед другом, разумно посчитав, что оба были неправы и их спор был бессмысленным и нелепым. После этого случая, Виктория больше не стала заикаться об его изменениях и вбила себе в голову, что изменения были вызваны определенно переходным возрастом, чем учебой в колледже. Она врала самой себе. Правда была на поверхности, но она ее не хотела замечать, так как правда была горька, как водка и уродлива, как бесформенная глиняная ваза.
В основном же их отношение друг к другу не изменилось, а чувства со временем окрепли, захмелев, как хороший сорт вина: они все также любили, оставаясь непревзойденными романтиками и мечтателями, которые не боялись говорить о вечном. О будущем, о прошлом, о настоящем…
Любовь все так же витала в их душах. Любовь, которая менялась и взрослела вместе с ними.
– Виктория, ты была великолепна. Я горжусь тобой, – сказал Домовой, когда они лежали в постели и слушали музыку. Они были одни. Мария, Константин и Василий гостили у бабушки.
– Все благодаря тебе, Домовой, – ответила она и поцеловала его в щечку.
– Не уверен. Человек – сам кудесник собственного счастья. Так что сегодняшний успех – это, прежде всего, твой успех и ничей другой потому, что ты добилась его сама, не отступая и борясь до последнего, не ожидая чей-то помощи. Всем бы твою волю и ваш мир стал бы намного краше!
– Ты преувеличиваешь! – возразила она. – Как ты думаешь, я буду хорошим Президентом?
– Лучшим.
– Снова…
– Не продолжай, я знаю, что ты хочешь сказать, – перебил ее Домовой и засмеялся.
– Нет, я серьезно, Домовой. Это важно!
– Я и серьезно отвечаю, что ты будешь лучшей. Заметь, ты добиваешься в каждом своем начинании потрясающих успехов. Я видел тебя за трибуной и могу совершенно точно сказать, что у тебя талант общаться с публикой. Они тебя слушали. Это главное!
– Правда? – недоверчиво переспросила она.
– Зачем мне тебя обманывать?
– Чтобы подбодрить, – добавила за него Вика.
– Вот еще не хватало. – Он ей подмигнул и улыбнулся.
– Я забыла речь и у меня голос дрожал. Разве Президент имеет право на такие оплошности?
– А разве Президент – не человек? Прекрати волноваться. Все будет лучше, чем ты себе сейчас воображаешь. Я-то знаю!
– Все он знает! – ехидно сказала Вика.
– А как же! Ботаники знают все и не понимают ничего.
– Это точно, ботаник мой! – Виктория засмеялась и спросила. – Думаешь, она тебя все еще ждет?
– Кто?
– Не придуривайся! – грозно предупредила Виктория.
– Давай только не будет сейчас о ней говорить. Все уже было сказано.
– Не все! – воспротивилась Вика.
– Нет, все. И даже больше! Зачем я только сказал тебе о ней? – ругал сам себя Домовой.
– Ты правда ее не любишь?
– В Тысячный раз повторяю, что нет. Не люблю и никогда не любил. Виктория, давай не будем сейчас об этом.
– А почему нет?