– Я тоже. Не ожидала, что меня мама отпустит… она. Она о тебе знает и доверяет тебе.
– Приятно слышать. Почему думала, что не отпустит, раз она мне доверяет? Такая строгая? Несговорчивая? – спросила она, когда они пошли через парк.
– Я раньше не знала, что она тебе доверяет, – она звонко засмеялась и добавила. – Она не строгая… она, как бы это лучше сказать… неприлично правильная и дисциплинированная. Вот!
– Это, наверное, проблема всех родителей.
– Почему родители забыли, что они тоже были когда-то детьми, которые нарушали правила и запреты?
– Не знаю. Мне вот интересно, чем наши родители занимались, когда были маленькими? – спросила Виктория то ли у нее, то ли у самой себя и задумалась.
– Тем же, что и мы, – ответила Элизабет.
– Ты думаешь?
– Я знаю. Резвились, веселились, играли.
– Наверное, ты права. Как ты думаешь, мы в будущем станем, как они?
– Да. Ты будешь такой же, как твоя мать, лет так через пять-десять, когда у тебя будет своя семья, когда ты будешь мамой. Это необратимо, как сегодняшний сеанс в кинотеатре.
– Знаешь, мне не вериться в то, что я когда-нибудь стану такой же, как моя мама, – задумалась Вика.
– Почему?
– Потому что она такая добрая, умная, справедливая, понимающая, терпе-ливая, ответственная. И еще миллион положительных качеств. Мне кажется, я никогда не стану такой, как она. Я такая безответственная и эгоистичная и все такое…
– Ерунда! Я уверена, что ты будешь хорошей матерью.
– Ну, не знаю, не знаю… Я иногда думаю, о том, какие у меня будут дети и, как я буду их воспитывать. Ты хочешь детей, семью?
– Никогда не думала об этом. Детей я люблю, не все они плохие, – они хихикнули, перейдя дорогу. – Особенно мне нравиться первоклашки, они такие милые, глупенькие и наивные, не то, что эти циничные старшеклассники.
– Значит, я циничная, да?
– Немного, не обижайся. Я сама чувствую, что взрослею и становлюсь циником.
– Я не думала обижаться. Пора прибавить шаг, а то Иришка будет нас ждать.
– Как скажешь. Так приятно с тобой болтать!
– А мне с тобой…
Они шли по главной улице города, с одной стороны которой росли голубые ели с шишками на пышных ветвях, за ними высились двухэтажные панельные жилые дома, с другой – остриженные кусты акаций, вьющиеся вдоль односторонней дороги.
Пройдя здание городской мэрии, они завернули во дворы, потом пошли по неровной тропинке, идущей вдоль детской игровой площадки, на которой весело и громко играла детвора на качелях, на турниках, на горках: только одна обиженная на всех девочка сидела в песочнице, надув губки и шмыгая носиком, формовала треугольники, квадратики, ромбы. Тропка привела их к трехэтажному деревянному бараку, где жила Иришка.
Барак был ветхим и гнилым. На крыше сияли дыры, облицовка дома крошилась и гнила, как и оконные рамы, разбитые стекла были заклеены скотчем и внутри утеплены обмыленными тряпками, на водосточной трубе оседала оксидная пленка – ржавчина. Рядом с бараком лежали горы ненужного хлама и мусора: резиновые покрышки, отсыревшие бревна, разобранные велосипеды без колес, старые машины, изъеденные ржавчиной, стеклянные бутылки, осколки, презервативы, окурки, газеты, черные мешки с мусором и многое-многое другое.
Когда Виктория с Элизабет звонили Иришки на мобильный телефон, чтобы она выходила на улицу, из подъезда вышли две нетрезвые персоны, сели на скамейку, открыли бутылку дешевого, паленого портвейна, налили в граненые стаканы и начали пить, словно морс, о чем-то громко несвязно болтая, перебивая друг друга.
– Ужасное место, – сказала Вика. – Здесь живут одни пьяницы да наркоманы. От барака у меня пробегают мурашки по телу. У тебя?
– У меня тоже. Напоминают бесформенные и ветхие дома злых духов. – Она оглядела дом, закрыла глаза, подняла руку вверх и сказала. – Я не чувствую присутствия злых духов в этом доме.
– Злой дух – внутри людей, которые живут в бараке и уничтожающий их человечность.
– Понятно. Как в школе, только иного толка. А что у Иришки родители… – она замолчала, так и не решившись продолжить вопрос.
Вика все поняла и сказала:
– Как тебе сказать… отец может неделями, месяцами пить, а мать работает в другом городе на двух работах, чтобы прокормить семью. Уставшая и измученная рабыня превратностей судьбы, она приходит с работы поздним вечером, ждет, когда Иришка уснет, потом достает из шкафа убранную бутылку водки и выпивает, забывая о своем несчастье, забывая обо всем, чтобы стать свободной.