По дороге домой, Виктория была почти уверена, что за ней кто-то следит. Она несколько раз останавливалась, оборачивалась, внимательно осматривая местность, убедившись, что никого нет, шла дальше с тревожными мыслями. Выйдя на безлюдную дорогу, Виктория побежала. Она бежала, а ей казалось, что ее кто-то догоняет и хочет засадить в спину холодный нож. Успокоилась она тогда, когда забежала в дом – в крепость или в ловушку? – и закрыла дверь на два замка.
Что с тобой? – спросила она у себя. – Совсем рехнулась, Виктория? Тебе уже черт знает, что мерещится! ТЫ – параноик!
Она сняла обувь, положила ключи на комод, бросила сумку с пакетом на пол, помыла руки и обнаружила на кухонном столе записку от мамы:
«Мы с Василием зайдем в гости к Романовым. Не теряй. Суп и макароны с колбасой в холодильнике. Смайлик. Люблю тебя. Твоя мама».
Положив записку обратно, Виктория увидела на вымощенной пурпуровой плитке следы от грязных ботинок. Она вздрогнула, взяла в руки нож и пошла по грязным следам в коридор.
Тишина угнетала. Тиканье часов раздражало. Тик-так. Где-то нечасто, но раскатисто – в тишине, по крайней мере, так казалось – стучала открытая форточка от сильных порывов ветра. Бряк-бряк. Из водопроводного крана капала вода в раковину. Кап-кап. Учащенное биение сердце больно отдавалась в ушах, как от автоматной очереди.
Виктория шла медленно и аккуратно, чтобы не шуметь. Испарины на лбу превращались в соленые капли, которые скатывались по коже, оставляя влажные дорожки на напряженном красном лице.
Грязные следы от ботинок вели на второй этаж. Виктория встала на ступеньку. Скрип. Виктория закрыла рот руками, чтобы не вскрикнуть. В доме повисла мрачная, нагнетающаяся тишина.
Вика стала подниматься, еще крепче сжимая рукоятку ножа, отчего костяшки пальцев побелели, а ладошка вспотела. На последней ступеньке винтовой лестнице следы исчезли.
Она стояла в коридоре, в темных углах которого ей мерещились силуэты, они словно следили за ней. Вика закрыла глаза, потом открыла. Никого. Она пошла в комнату брата, так как она была ближе. Прикоснулась дрожащей рукой к медной рукоятке, повернула ее влево и прежде чем войти, перекрестилась. Резко открыв дверь, она увидела, что в комнате никого нет кроме мебели и детских игрушек, разбросанных по всей комнате. Убедившись, что никого нет за темно-бархатными шторами, за дверью, за шкафом, в шкафу, под кроватью, она с облегчением вздохнула и подняла с пола пластмассового Солдата Джо.
– Как же мне не хватает такого мужчины, – сказал она и…
Бряк!
Хлопнуло форточка.
Виктория визгнула, выронила солдатика из рук и обернулась, махая ножом в разные стороны.
Бряк-бряк-бряк! – неугомонно продолжало брякать форточка.
– Дура! – отругала себя Вика и засмеялась. – Это просто форточка! И все!
Она вышла из детской комнаты, зашла в кладовую. Никого. В мастерскую. Лишь краска, кисти, чистая бумага и длинный холст на подставке.
Наконец осталась еще одна комната. Ее комната. Виктория открыла дверь. Пройдя в комнату, она не заметила ничего подозрительного, разве только форточка была открыта. Вика подошла к окну и закрыла ее. Глубоко вздохнув, оглядев пустую комнату, она села с облегчением на стул, посмотрела в зеркало и сказала:
– Ты сходишь с ума! – она закрыла глаза, приложила ладони к горячему лицу, и вновь открыв, увидела позади себя в отражении зеркала суровое лицо отца Домового, высунувшееся из платяного шкафа.
Виктория от испуга закричала и упала со стула.
– Не кричи так громко, Вика. Я знаю, ты рада видеть старого знакомого. Можно с тобой поговорить?
– Нет. Убирайтесь из моей комнаты, – воскликнула Вика.
– И где твой этикет? Где твое радушное гостеприимство, которое ты оказывала моему сыну? Чем я хуже его? – спрашивал он, приближаясь к ней.
– Не подходите ко мне, – она встала с пола и попятилась к двери, не отрывая взгляд от его красных глаз.
– Хочешь сбежать от меня?
– Нет. Я просто не хочу вас видеть.
– Врешь! Ты хочешь убежать, так как боишься меня. Я чую твой страх так же, как чует акула кровь.
– Вы мне противны.
– Спасибо. Я искренне польщен. – Он засмеялся и дверь посади Виктории, захлопнулась с такой силой, что стены задрожали. – Присаживайся, пожалуйста, на эту кровать, а я сяду на этот дивный стул. Нужно поговорить.
– Вы не должны здесь находиться! Мне говорил Домовой, что вы дали друг другу обещания, что…
– Я без тебя знаю, какое я дал обещание сыну, – закричал он, сел на стул и сказал спокойным голосом. – Да, я нарушитель. Но так необходимо. Если честно, меня раздражает, что ты такая непонятливая. Почему ты все еще стоишь? Кому я приказал сесть! А? Не будь упрямой, я не люблю уговаривать. Хуже будет.