– Сегодня наш день. Сегодня мы короли. Поэтому я «за» всеми руками. Тем более танцы. Мечта любой девушки.
– Тогда решено, – крикнула Иришка. – Народ! Все слышали, что встречаемся в парке Горького ближе к восьми часам.
– Да, – чуть ли не хором ответили Иришке.
– Заранее предупреждаю. Кто не придет, тот будет последней сволочью и получит в понедельник большего нагоняя лично от меня! Так что лучше приходить.
– Это точно. Ты ведь та еще пантера, – смеясь, подметил Антон.
– Сейчас я тебя укушу! – защекотала Вика Антона, – Я не прощаюсь. Увидимся вечером. Я побежала к родителям. Они ждут, – сказала Виктория, послала всем воздушный поцелуй и скрылась за ширмой.
– Виктория! – закричал Василий и сломя голову подбежал к сестре. Они крепко-крепко обняли друг друга. – Ты была великолепна!
– Спасибо, братец! – Вика поцеловала его в сладкие губы.
– Фу! Гадость! Виктория, снова ты начинаешь все эти девичьи отвратительные штуки.
– Ах ты, мой мужчинка! – засмеялась она и попыталась обнять и маму, и папу, и бабушку. – Я так рада, что вы пришли все вместе. Вам понравилась? Мама? Пап? Ба?
– Да. Мы даже с бабушкой всплакнули, – ответила Мария.
– Это правда, Виктория. Очень трогательный спектакль, – добавила бабушка. – Молодец!
– Как бы мы не пришли на премьеры твоего спектакля? – изумился Константин, глядя на дочь.
– Но, пап, я думала, ты не придешь. Тебя уже выписали?
– Нет. Меня отпустили на один день, – ответил он. – Ты такая умничка, радость моя. Прирожденная актриса. Как Одри Хепберн.
– Ты преувеличиваешь, – засмущалась Вика.
– Ничуть!
Они стояли, обнявшись, еще минут пять, потом пошли домой, счастливые и окрыленные. Как семья, не знавшая ни бед, ни горя, ни отчаяния.
Осенние лучики восходящего солнца осветили комнату. Открыв глаза, Виктория зевнула, потянулась, прижала к себе белого плюшевого мишку, свернулась в клубок и посмотрела в окно, за которым игривый осенний денек купался в лучах утреннего солнца.
Она зарылась лицом в мягкую игрушку и прикоснулась подбородком к чему-то острому и твердому. Отпрянув, Вика подняла мишку и увидела, что под ним лежит запечатанный белый конверт. Она с недоумением, но с некой надеждой взяла его в руки, быстро разорвала и вытащила пожелтевший листок, исписанный с двух сторон черными и красными чернилами:
«Привет, дорогая Виктория!
Надеюсь, это письмо пришло к тебе и не затерялось среди безграничных просторов вселенной. Надеюсь, что ты его прочтешь.
Начну, пожалуй, с извинений. Прости, что сейчас я не с тобой: не целую, не обнимаю, не ласкаю тебя. Прости, что не помогаю тебе пережить тот кошмар, который обрушился на тебя и на твою семью. Прости меня за то, что написал это письмо, а не сообщил тебе обо всем лично. Решил, что встреча перед долгим расставанием будет невыносимой и близка к смертельному отчаянью. И что можно сказать за три минуты, отведенные мне на прощание? Надеюсь, ты меня простишь за своевольность.
Три минуты любоваться, как ты сладко спишь, уткнувшись лицом в подушку, прижимая к себе плюшевого мишку – это было поистине бесценная награда за тот путь, что я прошел за эти долгие и кошмарные недели неведенья, страха и бесцеремонного властвования опустошенности внутри моего нутра. Я задыхался от одиночества, которое пожирало меня и продолжает пожирать, как червь сладкое яблоко. Отец, узнав о том, что я хочу сбежать на острова забвения, запер меня в камере. В скором времени он признался, что приходил к тебе, пытал, пытаясь вытащить какую-либо информацию. Я от ярости, негодования и жгучего отвращения к его персоне, взбесился так, что стены камеры задрожали, треснули и рухнули. Удивленный и взволнованный отец пытался меня остановить, но у него ничего не вышло, я легко вырвался из его стальных объятий, потому что со времени, сам того не осознавая, стал сильнее его. Когда я его ударил, он повалился на пол, ошарашено глядя в мои глаза. Вот тогда, я впервые увидел, что он боится меня, моей разрушительной силы.
В тот злополучный день, я увидев тебя голую и всю в крови, сначала было подумал, что это он с тобой такое сотворил, но позже понял в чем дело. Виктория, прости меня за мою ярость. Узнав, что этот насильник с тобой сделал, я не выдержал, слетел с катушек. В меня словно ворвался зверь и я сделал то, что мне велело звериное сердце, жаждущее крови и насилия. Прости, я поступил непростительно, совершил грех. Но мне было приятно осознавать, что этот мерзавец мертв и больше никогда и никого не изнасилует и не убьет, что он больше не будет дышать тем же воздухом, что и ты, Виктория, жируя и почивая в исправительной колонии. Таким, как он, верная дорога на виселицу, без права на исправление. Я указал ему дорогу… но, как ты знаешь, сам вступил на опасную тропку, где один неверный шаг и верная погибель. Когда я вернулся обратно в колледж, мой отец был счастлив и чуть ли не танцевал среди всей свиты профессоров, которые рукоплескали мне. Он подошел ко мне, пожал руку и сказал: «Теперь ты с нами, сынок. Добро пожаловать в элитных клуб прирожденных убийц!». Я ответил ему, что не собираюсь оставаться и уж точно вступать в клуб моральных уродов (так и сказал!) и сегодня же отправляюсь на острова забвения и ничто не помешает мне изменить мое мнение. Отец негодовал, ругался, разрушал то, что ему попадалось на глаза, но ко мне не подходил, так как боялся опозориться перед всеми. Позже, немного успокоившись, он сказал, что вход на острова забвения для меня закрыт, так как я. Убил человека. Я не стал его слушать, развернулся и пошел к выходу. Он меня остановил и изрек примерно такую речь: «Допустим, если ты попадешь на острова забвения, допустим, я повторюсь, то ты не сможешь противостоять своей натуре. В тебе – опасный зверь, который уже вырвался, и я гарантирую, что вырвется снова, чтобы убивать, убивать и еще раз убивать. У тебя нет ни единого шанса вернуться на Землю и стать добрым духом. Ты уже вкусил запретный плод. И теперь не хуже меня знаешь, как приятна на вкус чужая смерть. Я предлагаю тебе остаться, забыть о Виктории, у вас все равно нет никакого будущего. Поверь, однажды, она влюбиться, и забудет про тебя! Оставайся! Стань членом нашего общества. И мы будем убивать. Убивать таких ублюдков. Подумай только, сколько их еще на земле. Так что ты решил?» Я решил уйти, Виктория! Уйти и не возвращаться! Отец, однако, не сдавался. Он подошел ко мне вплотную и шепнул на ухо: «Я отпущу тебя, если только ты проведешь три недели в Хребте Дьявола. Мы договорились? Хребет Дьявола – продолжал он, – это то место, где воспроизводиться гнетущая атмосфера безумия островов забвения. Если ты его пройдешь, у тебя будет шанс попытать счастья на островах. Если не пройдешь, то я дам тебе шанс вернуться ко мне и стать моим приемником. Как тебе такой вариант?». Я согласился, но при одном условии, что он мне даст три минуты, чтобы попрощаться с тобой, Виктория, в случаи успешного возращения с Хребта Дьявола. И вот я здесь. Вот эти три минуты, Виктория! Я прошел это испытание. Я был там. Был на Хребте Дьявола. Хребет представляет собой скалистую гору среди вздымающих дюн песка. Она смотрит на тебя завораживающе и зловеще. Я был, по преданию предков, в логове самого Дьявола. Там везде царит запах смрада и разложения, по каменным стенам стекает ярко-синяя жижа, вдалеке горит красный огонек. По мере приближения к огоньку, расщелина в скале сужаться, а внутри ее стоит невыносимая жара. Я думал, что сгорю заживо. Дойдя до огонька, расщелина превратилась в широкую пещеру куполообразной формы, внизу которой булькает и извергается магматическая лава. Я стоял на кромке обрыва и любовался на горящий котлован. Он меня очаровывал, манил. Я не чувствовал даже как за все это время мои волосы опалились, а на висках начали образовываться пузырьки. Очнувшись, я хотел убежать от огня в прохладную расщелину, но она исчезла. Пропала. Я остался один на один со своими мыслями. Они блуждали в моей голове, словно черви. Они были такими ужасными и такими правдивыми, что я сам их пугался. Они толкали меня в пропасть, в кипящий ад. Все эти три недели я был словно во сне. Передо мной всплывали образы, как я убивал, насиловал, издевался, я встречал самых страшных и убогих монстров, но один являлся ко мне во снах каждую ночь. Монстр с человеческим туловищем, покрытым крупной серебристой чешуей, вместо рук у него были клещи, вместо ног – тонкие ножки комара, вместо головы – слизкая белая луковица с огромными глазами, напоминавшими глаза мухи и клыкастой пастью акулы. Жуть. Он бегал за мной. Ни единожды убивал, вонзая острые клещи в мое тело. Он кричал, чтобы я спрыгнул. Но я держался. Позже мне стала сниться ты, Виктория. Ты была призраком без крыльев, ты разговаривала со мной, сидя на кромке обрыва и манила меня туда, вниз, где хорошо, где нет боли и страдания. Но что-то меня остановило. Далее был непроглядный туман, который шептал мне, что ты мне изменяешь и всегда изменяла, он доказывал, что ты подлая и никчемная девушка, не достойная моего внимания и доверия. И в конце, уже на третьей неделе, я остался один на один со своими мыслями в кромешной темноте и тишине. Настало время дьявола. Я думал о нас, о тебе, о том, что будет с нами… боль, страх, опустошение, никчемность…