– Призрак – это слово, которые придумали люди, не ведающие о призраках ничего толкового. Мы – троянцы. И ты тоже. Частично.
– Я по ходу делу никто в этих мирах.
– Тоже неверное определение. «Никто»? Что это за слово такое? Каждый носитель духовный оболочки обладает своим уникальным даром, имеет свое Верховное предназначение, свой путь с взлетами и падениями, свое определенное место во Вселенной. Люди исказили простые истины, подстроили их под себя и теперь не понимают главного: в чем заключается суть сего – суть жизни. Запомни, что нет людей и духов, которых можно отнести к понятию: «никто».
– Если я не никто, то тогда кто я?
– Ты носитель Его наследия – Его души, которую он подарил тебе, когда ты появился на свет. Думаешь, почему новорожденные дети кричат так громко, когда появляются на свет? Но сейчас не об этом. Ты душа, которая мечется между небом и землей и не может выбраться; душа, которая не знает, где ей будет хорошо. Ты, по сути, конденсированное облако. Поэтому твоя рука не может почувствовать твердость дерева, мягкость ковра, холодную металлическую ручку двери. Ничего.
– Понятно. То есть я не смогу прикоснуться к Виктории, сегодня?
– Почему сможешь, но, увы, ты не почувствуешь теплоту ее щек. Извини.
– Понятно, – Домовой посмотрел на картину. – Эту картину я подарил ей на день рождения. Два лебедя – это мы! Я так ее люблю…
– Домовой, я все понимаю. Сам когда-то был влюблен. Но сейчас нам некогда растрачивать драгоценное время на сантименты. У нас осталось шесть минут.
– А где они – моя семья?
– Внизу. В зале. Константин поставил два стола, накрыв их белой кружевной скатертью. Мария приготовила изумительные блюда: салаты, картошку с мясом, к чаю – запеченные орешки со сгущенкой, на десерт – йогуртовый торт. Василий вымол пол, пропылесосил запылившийся ковер, помог маме расставить на стол: ложки, тарелки, бокалы, вазы с салатами, подносы. Для семьи Шолоховых приезд Виктории всегда праздник. Правда, удивительно?
– Ничего удивительного, – сказала Домовой, спускаюсь вниз по лестнице. – Более того знакомо. Если было бы по-другому, я бы непременно расстроился. А так я рад, что ничего не изменилось.
Домовой зашел в зал. И остановился. Улыбнулся. По щекам стекали слезы – слезы радости. Слезы безграничного счастья, которое накрывают тогда, когда человек обнимает друга, возлюбленного, ребенка, внука после долгих лет разлуки.
Домовой смотрел на них и не мог налюбоваться. В правом углу стола сидел веселый и постаревший Константин. Среди черных, как смоль, волос на голове прослеживались серебристые пряди; макушка почти полностью облысела. На лбу и вокруг глаз появились морщинки, которые с годами будут углубляться, прорезая кожу лица, словно шрамы. Уставшие глаза. Рядом с Константином сидела прекрасная, немного поправившаяся Мария. Ей было за сорок, но выглядела она моложе. Все тот же неуловимый блеск в изумрудных глазах, пьянящий чуждый взор поражал глубиной и простотой, наивностью и непосредственность, смелостью и страхом, серьезностью и озорством. Все та же мимолетная улыбка. Все та же осанка и грация. Домовому хотелось прыгнуть в ее объятия и признаться, что он любит ее, как маму – маму, которой никогда у него не было.
Он вытер слезы со щек. Собрался. И посмотрел на повзрослевшего Василия и изумился, как быстро он вырос. Наверное, выше отца. Вася о чем-то неугомонно рассказывал Марии, размахивая руками и смеясь; видно было, что он поглощен собственным рассказом. Еще несколько лет и он превратится в крепкого юношу.
Наконец Домовой остановил свой блуждающий взгляд на Виктории. Он упал на колени. Его искренние чувства, наполняющее духовное тело – душу – дрожью и теплом, вышли из-под контроля. Он не мог стоять, не мог говорить, не мог дышать, не мог видеть, ибо его ослепила вспышка. Когда зрение вернулась, он прижал рот руками, чтобы не закричать, глядя на ту единственную, которая долгое время была его опорой, надеждой, верой, спасением и любовью. На ту единственную, которая стала еще прекрасней за прошедшие годы. Она была подобно лепестку лотоса, который завораживал своей неземной красотой и одновременно околдовывал таинственностью, непокорностью, нежностью. Ее светлые локоны спадали на голые плечи (она была в платье); пухлые, розовые щечки; влажные глаза, полные любви и благодати; скромная, волнующая полуулыбка. Она сидела рядом с Антоном: Домовой знал его со школьной скамьи. Антон смотрел на нее нежным взглядом, за которым скрывались благоговейное обожание, желание, любовь.