– До свидания, Виктория Константиновна.
Виктория вышла из кабинета, ее тело все еще сотрясала дрожь.
Слава Богу, обошлось, подумала она про себя, и пошла в свой кабинет.
В полшестого вечера Виктория, измученная и уставшая, была дома, сняла осенние сапоги, дошла до кровати и легла, испустив радостный, блаженный вопль. Мгновенно расслабилась. Ноги гудели.
Антона, как всегда, не было дома. Хоть он и обещал не задерживаться на роботе, Виктория знала, что он обязательно задержаться. Так обычно бывало.
Он до беспамятности любил свою работу, в отличие от нее. И мог работать с утра до позднего вечера, на износ, не требуя ничего взамен. Лишь бы творить-творить-творить и еще раз творить, получая на выходе приемлемый, удовлетворяющий его амбициям результат. В театре платили мизерные зарплаты. Но он никогда не жаловался. Антон мог и бесплатно работать, хоть и отнекивался от данного заявления.
Она уснула, наверное, на минут десять-пятнадцать.
Ей снилось, как она идет по длинной белой шелковой простыне, туго натянутой над землей. Под ее весом простынь прогибалась дугой, чуть ли не касаясь земли, но на удивление не рвалась. На Викторию и на простынь падал лунный свет. Вокруг – темнота. Чей-то звериный рык вдалеке. Шорох и торопливое копошение во тьме. Взмах крыльев. Спасительный вой в пустоте.
Виктории было тяжело идти, она постоянно падала. Простынь покрылась кроваво-красными пятнами. Она нагнулась и прикоснулась к пятну; на ее пальцах была чужая кровь. Вика испугалась. Побежала. Белые волны стали вздыматься все выше и сильнее, превращаясь в белый шквал. Виктория упала на спину, и ее крохотное, беззащитное тело понесло смертельное «течение».
Ее закружило в танце игривых и властных волн.
Все вокруг смешалось.
Викторию с ног до головы окутала в свои крепкие объятия простынь, полностью пропитанной еще теплой кровью.
Простынь утягивалась все сильнее, причиняя невыносимую боль Виктории. Кости хрустели, словно чечетки. Она кричала, молила, чтобы ее отпустили, пыталась выбраться. Безрезультатно. Простынь продолжала сдавливать ее хрупкое тело. Издав крик боли, она потеряла сознание.
Открыла глаза. Подумала, что проснулась. И с облегчение вздохнула, что кошмар благополучно закончился и остался лишь бредовым вымыслом в ее голове. Резко в нос возился зловонный запах сырой земли, смрада, бездушия – смерти. Вокруг – темнота. Шепот травы и осеннего дождя.
Она закрыла глаза, потом открыла. И увидела, что лежит в белой простыне на сырой, рыхлой земле – на свежей могиле. Ее окружали мрачные березы, тополя, рябины, клены среди могильных плит и деревянных крестов. Вика задрожала всем телом и в ужасе упала на землю, запорошенную пожелтевшей листвой.
Она зарыдала, когда поднялась с земли и посмотрела на свежий деревянный крест, на котором было написано черным цветом: Астахова КАТЕРИНА Владимировна, 23.03.1989 – 11.10.2009.
– Прости меня, Катерина! – крикнула она и упала на колени.
Посади Виктории, послышался оглушительный треск, словно надломилось дерево. Она оглянулась. Толстый стол дерева падал прямо на нее. Она отпрыгнула в сторону; дерево упала в несколько сантиметрах от Вики.
Она посмотрела на могилу. Никакого дерева. Оглянулось. Дерево продолжало тихо, словно пританцовывая покачиваться на ветру.
Вика засмеялась. Потом заплакала.
– Прости, прости, Катерина. Я так виновата. Если бы я только осталась… но я не осталась.
– Нет! – ответил противный тошнотворный голос. – Я не прощу тебя!
Виктория посмотрел на могилу; на ней сидела иссиня-черная Катерина без волос и губ, с вытекшими глазами, проеденными щеками. Она была одета в шелковую просвечивающуюся мантию, под который было видно, как свисает кожа, как сияют красные мышцы и былые кости, как по ее телу ползают туда-сюда рой белых трупных червей.
Жуткое зрелище!
Виктория опорожнила желудок.
– Нравится, как я выгляжу? – спросила Катерина.
Покорное молчание.
– Я спрашиваю, тебе нравится, как я выгляжу? – настойчиво и властно повторила она, подойдя ближе к Виктории.
– Нет.
– Разве? Я думала, что я неплохо сохранилась за последние пять лет, что я провела в могиле! – Катерина засмеялась грубым, отвратительным смехом. – А знаешь, кто виновен в том, что я сбросила восемьдесят килограмм? – Вика кивнула. – Я знала, что ты признаешь свою ошибку.
– Извини…
– Извинить? Нет! Никогда! Этого слишком мало, чтобы загладить вину!
– Ты не должна винить меня во всех грехах. Ты – приняла решение! Ты – совершила грех! Не я…
– А ты – меня бросила! Именно ты! Помнишь? – Виктория снова заплакала. – Не плачь. Правда колет глаза.