Час томительного ожидания был невыносим.
За шестьдесят минут Антон успел пять-шесть раз выйти на улицу подышать свежим воздухом, глядя на звезды и на лунный серп, тонувший в черной бездне, вымыть всю скопившеюся гору посуду, убрать стол, прибраться в квартире, накормить рыбок в аквариуме, полежать на диване.
Час без Алисы. Без той, которая дарила ему нечто больше, чем любовь. Она дарила ему все то, что он хотел в полной мере получить от жизни; его невидимая чаша наполнялась с каждым днем светлыми искрящими огоньками, которые сплетались в узорчатую картину, называемую смыслом жизни. Час без той, которая сотворила чудо, открыв его черствое, проеденное цинизмом сердце и вложила в него своими крохотными ручками самое сокровенное и прекрасное чувство – родительскую любовь. Любовь, которая излечила его от многих недуг и помогла поверить в том, что раньше казалось лишь фантазией, сказкой. Час без той, которая была подобна светловолосому ангелу, парившему по их милому и уютному дому, из комнаты в комнату, ангелу, который радовал отца своей искренней любовью и скромной улыбкой – маминой улыбкой. Час без той, которая помогла ему понять, что работа это неглавное (он отказался от главной роли в успешной киноленте, от работы в Московском театре, где работали лучшие из лучших мастеров своего дела и устроился в местный театр), главное – это его семья. Он и она.
Лежа на кровати, грызя ногти, он, чтобы успокоиться, стал вспоминать, как Алиса впервые его описала и как он после этого смеялся.
Воспоминания вспыхивали в его голове подобно ярким огонькам в ночи.
Вот он снимает ей подгузник, пеленает, греет молоко, убаюкивает, целует перед сном, одевает, катает на коляске, закапывает в нос, мажет зеленкой красные пятна, играет.
Вот она ползает по полу в чистом подгузнике, звонко смеясь, делает первый шаг и падает, делает второй, третий и… уже весело шагает вместе с ним под ручку на улице, озираясь по сторонам.
Вот она говорит свое первое слово «Папа», а он плачет от счастья. А через какое-то время: «Папочка, я хочу какать! Папочка, а что такое деревья? Солнце? Небо? Самолет? Муравей? Краска? Клей? Небо? Любовь? Чувства?». А еще через некоторое время: «А где мама? А ты ее любил? А любила ли она меня? А она была красивой?».
Дверца скрипнула. И вот она стоит перед ним, пятилетняя принцесса, и признается ему в любви.
Позже все вместе Антон с Алисой, Элизабет с Лео и Викой вышли на улицу, они изумились красоте новогоднего вечера.
Ветра не было, ни дуновения. Шел густой снег, окутав в непроглядную пелену всю улицу. Снежинки, узорчатые и большие, ложились на землю, на ветки деревьев, на крыши домов, на машины, на одежду, на разгоряченные лица детей, которые играли в снежки.
– Как же они быстро растут, – подметил Антон.
– И не говори, – согласилась Элизабет. – Как на дрожжах.
– Так раз – и придет время, когда придется их отпустить из родительских гнездышек.
– Придется.
– Но ничего. Надо радоваться, что сейчас они рядом с нами. И попытаться уделять им все свое свободное время, чтобы потом не жалеть об упущенном…
– Полностью с тобой солидарна!
Элизабет поймала снежинку на ладошку, которая в одно мгновение растворилась и превратилась в воду. Она улыбнулась и сказала:
– Никогда не перестаю удивляться вашему миру.
– Да… он прекрасен. – Антон посмотрел в ее глаза. – Как и ты, Элизабет.
– Спасибо. Я давно поняла, что ты меня видишь.
– Тебя ничем не удивить, – проворчал он.
– Видишь ли, ты всегда смотрел только на мою грудь, когда со мной разговаривал.
– Это я могу!
Антон засмеялся.
– А сегодня смотрел только в мои глаза.
– Они у тебя красивые.
– Не смущай меня, Антон.
– Я только начал…
– А Лео с Викторией пока не видишь?
– Нет. – Он замолчал, глядя на Элизабет. – Я тут хотел спросить у тебя, Элизабет… как ты думаешь… ээ… Домовой сейчас с Викторией?
– А ты думаешь иначе?
– Нет. Просто хотел узнать твое мнение.
– Другого развития событий я просто не вижу и не хочу видеть. – По ее щеке скатилась слезинка. – Я хочу, чтобы они были вместе. Они всегда любили друг друга.
– Да. Так будет лучше.
Антон взял ее за руки. Она вздрогнула, удивлено посмотрев на него. Он улыбнулся ей. Элизабет улыбнулась в ответ и сжала его руку так, словно он был ее единственной спасительной соломинкой.
– И последний вопрос, Лизи. Можно?
– Я в предвкушении, Антошка. Говори.
– Не хочешь поужинать?
Элизабет шепнула Антону на ушко ответ, тот щедро улыбнулся и предложил присоединиться к детям, к их игре. Она согласилась. И они начали играть впятером в снежки, как семья.