Для Виктории Новый Год всегда ассоциировался, прежде всего: с запахами мандарин и шоколада; с зеленой елочкой в центре комнаты, пахнущей древесными опилками и хвоей; с яркими, сверкающими гирляндами, которые висят на колючих ветках елки; с разноцветными, мигающими огоньками; с новогодними ленточками, разноцветной мишурой и подарками; с Дедом Морозом в белой длинной бороде и в красном одеянии, шагающим по миру, по квартирам, даря детям не только желанные подарки, но и свою доброту, ожившую сказку.
Накануне великого празднества Виктория отправилась с папой и Васей в лес за елкой, которая должна была гореть и радовать домочадцев последующие десять дней празднества и волшебства, что витает на земле, словно снежинки зимой, словно пылинки в знойное лето. Домовой сначала отказывался идти, в связи с риском быть пойманным отцом за недозволенную дерзость и наглость покидать территорию домашняя очага Шолоховых, но потом, когда две умоляющие мордочки брата и сестры стали просить его пойти с ними, он сдался и согласился на путешествие в лесные просторы. Но только потому, что он уезжает через два дня в колледж на долгие шесть месяцев и каждая минута, проведенная с Викторией, как никогда драгоценна.
И вот они идут, окутанные в теплое одеяние (шапки, негабаритные зимние крутки, болоньевые штаны и валенки из шерсти овцы) по протоптанной извилистой дорожке среди хвойных елок-великанов, на ветках которых восседал белые шапки снега, среди волнообразных белоснежных сугробов то вздымающихся, то опускающихся.
Они шли, разглядывая веточки сосен, по которым бесшумно пробегали, с ветку на ветку, ушастые и ловкие белочки, слушая, как где-то неугомонно стучит дятел по обледеневшему стволу дерева, как поет неизвестная птица, спрятавшись в кронах елей.
Наконец, придя на зеленый «островок» карликовых елочек, они срубили самую красивую елочку. Прежде чем возвратится обратно домой с зеленой красавицей, они решили покататься на санях и на мешках, набитых снегом.
– Ну что, кто из вас первый? Кто самый смелый? – спросил Константин.
– Я! – вскрикнул Вася, набивая плотный полиэтиленовый мешок снегом.
– Не боишься?
– А чего бояться-то! – Вася сел пятой точкой на мешок и, помогая себе руками и ногами, чтобы как следует разогнаться, начал спускаться, озорно крича, нарушая лесную тишину. Врезавшись в конце остановки в снег, он закричал. – Как хорошо! Давай, ВИка, не бойся! Это весело!
– Я не трус, но я боюсь, – ответила Виктория брату.
– Виктория, я так хочу прокатиться, как твой юный брат, – шептал ей на ушко Домовой; он сидел на санках, спереди. – Поехали. Если что ты приземлишься на меня, а пострадаю только я. В любом случаи, я поймаю тебя и спасу от столкновений.
– Ах, ты бояка! – ехидно сказал Вася. – Все еще не решилась? Может быть, вас, мадам, подтолкнуть?
– Нет уж, не надо меня подталкивать. Я сама.
– Как хочешь. Просто ты решаешься целый год!
– Вика, может с тобой прокатится? – поинтересовался отец.
– Нет, папочка, я сама, спасибо, – ответила Вика отцу, перевела свой взор на брата и сказала голосом полного решимости и смелости. – Значит, я буду год решаться? Смотри! – вскрикнула она и оттолкнулась ногами.
Санки стремительно поскользили по снегу, опасно веля в разные стороны. Домовой с Викторией ахнули, сжались, вонзаясь руками в стальные прутья санок, чтобы не выпасть, чувствуя, как схватывает живот, как пробегает дрожь (мурашки), как встают волоски на теле, как бурлит в жилах кровь от поступающего адреналина, как холодный ветер окутывает тело в свой непроницаемый плен, как замедляется на мгновение время.
Под самый финиш санки предательски развернуло в сторону и Вика с Домовым кубарем вылетели из них на мягкую поверхность, звонко засмеявшись, лежа на животе, слушая, как где-то рокочет ручеек.