— Хорошо, я поговорю с директором, думаю, он не будет против, — ответил Туныктышо.
— Тау, ыпетая! (Спасибо, учитель!) — Ошо кратко поклонилась.
А Вика невольно притянула ее к себе, и та доверчиво прижалась к ее боку, как сама Вика прижималась к папе.
Если честно, временами Вике очень хотелось иметь младшую сестренку. Такую, чтобы была маленькой копией ее самой, чтобы вместе и драться спиной к спине, и на конях скакать, и мастерить разные самодельную мебель для дома. И чтоб было кого уже по накатанной схеме пристроить на мальчишеские уроки труда. Ну и все такое. Вот только она прожила всю свою жизнь вдвоем с папой, а значит, и сестренке взяться было неоткуда. Поэтому она даже не заговаривала с папой на эту тему. И думала о том, что Жанне д'Арк, наверное, тоже всю жизнь не хватало своей единственной младшей сестренки Катрины, которая умерла от болезни еще совсем маленькой. Наверное, и Жанна вот так же думала, что были бы сразу две Орлеанских Девы, и уж вдвоем-то они наверняка взяли бы Париж, чего одна она так и не смогла.
Ошо довольно легко вписалась в жизнь лаборатории. Она оказалась спокойной, уравновешенной девочкой. В той же Кизили было гораздо больше детской непосредственности, чем в ней. Шестиклассница внимательно наблюдала за работой кого-нибудь из членов отряда, как правило, того, кому помогала Вика. И все настолько прониклись малышкой, что отвечали на ее вопросы, кстати, вполне взрослые, терпеливо и обстоятельно. Кроме того, она вместе с дежурным готовила пищу. А вот Вике до сих пор не пришло в голову попроситься в число дежурных — уж больно она не любила готовить, как и все смелые девчонки. Но ведь и Ошо, и Кизили тоже наверняка не любят, однако превозмогают себя ради товарищей, и теперь пристыженная Вика просто не могла не настоять на том, чтобы ей тоже поручили дежурство.
Вскоре ребята признали, что с помощью двоих новых девчонок работа отряда стала продвигаться заметно быстрее. Тем более, что Вика, если надо, могла наслесарить и даже натокарить недостающую деталь — вот ведь, не зря же занималась уроками труда с мальчишками. А раньше для подобных вещей приходилось обращаться к рабочим.
Впрочем, Вика уже сообразила, чем ей нужно заниматься, помимо помощи окружающим Конечно же, ей следовало разработать стратегию похода против ихмевалтов. И для этого она изучала всю доступную информацию, рылась в огромных книгах, которые друзья приносили ей из библиотеки. Правда, пока ничего путного не вырисовывалось. Ближайшая, и довольно крупная крепость оккупантов находилась почти что на окраине того самого леса, под которым скрывался Тьедекапунки. В ней было множество пленных хонкийцев, и детей, и взрослых. Вот, собственно, и все, что пока удалось узнать. А на этом далеко не уедешь.
Пока Вика изучала книги, Ошо сидела рядом с нею и пыталась помочь хоть чем-то — сделать заметки в тетради, поднести очередной том… Ее преданный взгляд возвращал Вике веру в себя, которую она потихоньку начала утрачивать. Все сомнения тут же исчезали, стоило только вспомнить, что рядом это светлое существо.
Как-то раз Вика невольно проговорилась о том, что ей хотелось бы иметь такую сестренку, как Ошо. И та тут же оживилась:
— Так за чем же дело стало? Давай проведем обряд, и станем сестрами!
— Обряд? — удивилась Вика. — У вас же, вроде бы, магия не в почете.
— Ну, какая это магия? — возразила Ошо. — Это, скорее, для того, чтобы ты вдвоем с сестрой об этом знала, чтобы это была ваша общая тайна. У нас в приюте многие это делают, особенно мальчишки.
И Вика тут же загорелась этой идеей. Пошла в медотсек к Кизили и попросила у нее скарификаторы — такие штуки, которыми колют в палец для анализа. Здесь они оказались простейшими, многоразовыми, состоящими из сплошной железной пластины. Кизили совсем не удивилась — если просит, значит, надо.
После этого Вика и Ошо закрылись в пустовавшей в этот час кумирне. Каждая уколола подруге указательный палец на левой руке и выдавила по нескольку капель крови в кружку с сюкасем и по очереди отпила из нее. После этого девчонки просили богов сохранить их сестринские узы навечно.
Все Викино сердце наполнилось такой любовью и нежностью, которой она не испытывала ни разу в жизни. Наконец-то сбылась ее многолетняя мечта, наконец-то у нее есть сестренка, с которой они пройдут огонь и воду, будут выносить друг друга из боя, будут лечить друг другу раны, словом, будет все-все, чего не хватало в жизни. Этот день стал самым счастливым для Вики за все ее шестнадцать лет.
— Сестренка… — только и могла повторять она. — Сестренка… Настоящая, живая сестренка!
И ей даже хотелось выскочить на центральную площадь города и кричать во всю глотку: "Люди, смотрите — у меня есть сестренка!"
***
Вика, заперев дверь конюшни, чтобы случайно не заглянул никто из парней, одевала названную сестренку в парадную форму Первопроходцев. Они готовились к торжественной встрече ежегодного осеннего праздника девы Войтто. Он был приурочен к ее дню рождения, который, как оказалось, совсем не совпадал с Викиным, который был раннею весною.
Сидя на пустом ведре, поскольку здесь больше не на что было сесть, Вика натягивала на Ошо свежеотглаженные брючки. Затем продела в них парадный ремень — светло-коричневый, с медной пряжкой, на которой был изображен священный огонь солнечного бога Пейве. Маленькая Ошо, обычно спокойная, слегка расшалилась, неизвестно, почему, вертелась на месте, и Вика с большим трудом заставила ее натянуть белую рубашку с золотистыми пуговицами и желто-красной эмблемой все того же огня на рукаве. Наконец, ей удалось застегнуть на рубашке все пуговицы, и она принялась за последнюю деталь — красный шейный платок, символизирующий, опять-таки, частицу священного огня Пейве. Сестренка теперь уже не вертелась, а щурилась от яркого света лампы, висевшей прямо над головой. Наконец, особый узел завязан. Вика поднялась на ноги и подвела Ошо к большому зеркалу, висевшему на стене. А как вы думали, в такой конюшне разве можно без зеркала? Ведь должны же разумные лошади полюбоваться собой.
Ошо окинула себя критическим взглядом, обернулась к Вике и произнесла:
— Сестра, ты знаешь, я носила эту форму и раньше. Но еще никогда она не сидела на мне так хорошо. Раньше меня одевала воспитательница, но для нее это лишь работа. А ты так… по-настоящему, с такой любовью…
Вика тепло улыбнулась в ответ и прижала маленькую сестренку к своему боку. Та доставала ей где-то до подмышки, а теперь уютно обхватила ее руками за талию. И все Викино сердце захлестнула волна такой неизмеримой теплоты, такой нежности, которой она еще не испытывала никогда прежде, теперь даже больше, чем в день обряда. Наверное, вот такое же чувство охватывало папу, когда она сама прижималась к нему. И в ее сердце в такие моменты тоже была сильная теплота, но наверное, у него все же больше. Словом, Вика впервые в жизни ощутила, что значит быть старшей и более сильной для близкого человека, отвечать за него, защищать там, где он сам еще не может отбиться по малолетству… Уже три дня они пробыли сестрами, а счастье всё никак не приедалось, не снашивалось, а только всё росло и росло.
— Пойдем, — сказала она, наконец. — Путь неблизкий, а на конях туда не пускают.
— А разве ты сама, не переоденешься, сестра? — спросила Ошо.
— Да ведь у консоумольцев нет парадной формы! — усмехнулась Вика. — И у Осенят, кажется, тоже нет.
— Да, про Осенят я знаю, — кивнула Ощо. — Сама ведь недавно была одной из них. А потом меня принимали в Первопроходцы у твоего памятника. А ты сама была у своего памятника?
— Нет, еще не была, — помотала головой Вика. — Мне же не до экскурсий.
И сама мысленно обругала себя — мол, чего выпендриваешься перед крохой, как же уработалась вся. Она по-прежнему испытывала невольный стыд перед друзьями, которые трудились, не покладая рук.
Тем временем, в дверь уже постучали, и голос вечно нетерпеливой Кизили произнес: