Такого Королева Марго никак не могла простить Вике, да только и поделать тоже ничего не могла. Ведь она и без того пыталась унизить ее с самого начала, но Вика просто не реагировала на провокации, не отвечала на обзывания. Маргошка лезла вон из кожи, пытаясь вывести ее из себя. И если у мальчишек, даже из старших классов, увлечение верховой ездой поднимало Викин авторитет вообще до немыслимых высот, то Королева Марго вместе со своими шавками тут же приклеила ей кличку "Кривоножка". Приклеила, скорее потому, что кавалеристов традиционно считают кривоногими. На самом деле, ноги у Вики если и выгнулись от тренировок, то совсем чуть-чуть, вовсе не портя ее спортивную фигуру. Но если тупые девицы к кому прицепятся, то от них спасу не будет.
Словом, все было относительно спокойно до сегодняшнего дня.
Несмотря на полу-бессонную ночь, Вика пришла в школу вовремя, даже несколько раньше нужного. Пожав руки всем мальчишкам, устроилась за первой партой и стала повторять урок.
А вот Маргошка сегодня притащила в класс модный журнал и уже минут пятнадцать обсуждала со своей свитой, какое выбрать платье на выпускной вечер. Сентябрь на дворе, а у них уже на уме такие глупости. Заметив появившуюся Вику, она крикнула:
— Эй, Кривоножка, иди к нам, мы и тебе что-нибудь присмотрим!
Вика и ухом не повела. Какое ей дело до платьев?
— Кривоножка! Я с тобой разговариваю! — не унималась Королева Марго. — Иди сюда, кому говорю!
Вика по-прежнему невозмутимо перечитывала учебник, хотя и так все прекрасно знала. Наконец, после еще двух-трех окриков, Маргошка потеряла терпение, приблизилась к ней и, стала что-то орать над ухом. Вика все так же не обращала на нее внимания. Тогда Королева Марго вырвала у нее из рук учебник и швырнула его куда-то в сторону выхода.
Вика поднялась на ноги и с достоинством проследовала к дверям. Вернувшись с учебникам, собиралась вновь сесть за парту, но Маргошка преградила ей путь.
— Слушай, Кривоножка! — начала она, брызгая слюной. — Ты вообще что себе позволяешь? Почему не хочешь быть как все нормальные девчонки? Почему не тусуешься с нами?
— Не твое дело, — сухо произнесла Вика.
— Ах, не мое? — снова захлебнулась слюной Маргошка. — Да кто ты такая вообще, чтобы так со мной разговаривать?
Вика демонстративно отвернулась к окну, а "королева" все продолжала распаляться:
— Ты вообще девчонка, или нет? Ты в чем собираешься на выпускной идти? Вот в этом, что на тебе сейчас? Ты всю школу опозоришь! Или может, пойдешь в своем халате, который весь в опилках? А партнера себе выбрала? Или будешь со стулом танцевать? Да ты вообще придурочная, психованная! Ты, наверное…
И тут она выдала такую фразу, что Вике стало по-настоящему плохо. О нет, это было не какое-то из привычных грязных ругательств, не обыденная для школьников грубость, а такое, что язык не поворачивается повторить даже одними намеками. Можно сказать лишь то, что всего одной фразой эта фифа даже не наплевала ей в душу, а оскорбила, унизила, смяла и растоптала все то, что было дорого Вике. Однажды, роясь в интернете, она случайно наткнулась на сайт, где было размещено множество фоток, изображавших именно то, о чем сейчас сказала Маргошка. В тот раз Вику чуть не вырвало прямо на клавиатуру, спас лишь характер победителя. Она побежала к папе и разревелась, уткнувшись ему в грудь. А надо сказать, что Вика никогда не плакала от физической боли, а только от душевной, которая пока что, накрывала ее нечасто. А когда папа приблизился к экрану, то даже не поверил, что такое может быть на свете. Его тоже чуть не вырвало.
И вот теперь услышать подобное в свой адрес!
И прежде, чем даже сама Вика успела сообразить, ее кулак врезался в накрашенные губы обидчицы. Она ударила коротко, без особого замаха, но совсем по-мальчишески, мощно и метко.
Надо сказать, что Вика вовсе не была отъявленной драчуньей, никогда первой не задиралась, но и от врагов тоже никогда не бегала. Зная себе цену, она старалась всегда проявлять мудрость сильного человека, и пускала в ход кулаки только когда пытались ударить ее саму или кого-то из младших классов. Ну, либо участвовала в мальчишеских турнирах, но это уже совсем другое дело. И вот как же надо было довести ее!
Королева Марго завизжала и зарылась лицом в ладони. Весь класс разом загудел, причем мальчишеские голоса звучали явно одобрительно. Прозвенел звонок, но никто и не думал садиться за парту. Такого происшествия класс не знал за всю истории своего существования. Подумать только — ударить саму "королеву"! А Вика стояла, сама еще не слишком осознав случившееся.
И, наконец, раздался чей-то злобный голос:
— Никифорова! К директору, с вещами!
***
Директриса их школы, Людмила Николаевна Тычинкина, была именно из той породы учителей, которую и близко нельзя подпускать к детям. Бывают директора строгие, но справедливые, вызывающие невольное уважение даже у самых отъявленных хулиганов. Людмила же не обладала никакими достоинствами, кроме громкого голоса. Сердце свое она то ли забыла в Кощеевом сундуке, то ли сдала на хранение Снежной Королеве. Объяснять ей что-либо было бесполезно. Она прислушивалась (или прислуживалась) лишь к сильным мира сего, в том числе, к предпринимателю Воронкину.
Вика стояла посреди директорского кабинета и раздумывала, что же делать дальше. Она даже с трудом разбирала, что там бубнит Людмила.
— …Сейчас Риточку повели к врачу, там ее подлечат и освидетельствуют. Твое счастье, если ты ей зубы не выбила. Тогда, может быть, избежишь колонии, мерзавка. А может, и не избежишь.
Зубы, скажет тоже! Вика все же смогла рассчитать силу даже в такой момент и понимала, что самое большее — расквасила Маргошке губы. Может быть, при нормальном директоре и при другой причине удара, можно было бы избежать серьезного наказания. Но ведь не скажешь никому про такое, тем более, этой ледяной глыбе Людмиле. Что она понимает в живых людях? Может, ребята заступятся? Нет уж, лучше не надо — девочка надеялась, что у них хватит ума не повторять сказанное Маргошкой. И Вика подумала, что придется ей сейчас умереть, как купцу Калашникову, в плену собственной чести.
— Ну же, отвечай, мерзавка, почему ты ударила бедную Риточку?
Вика мысленно усмехнулась при слове "бедную", затем сделала глубокий вдох и отчеканила сухим языком полицейского протокола:
— Я ударила гражданку Воронкину из хулиганских побуждений на почве личной неприязни. Вину признаю, но не раскаиваюсь, так как считаю свой поступок классовой борьбой.
— Ишь ты! — оскалилась директриса. — Слова-то какие знает! Классовая борьба! Может, еще революцию нам устроишь? И откуда только нахваталась такого? Небось, от своего папаши-дауна…
При этих словах глаза девочки так и вспыхнули. В голове промелькнуло безумное желание поступить с Людмилой так же, как с Маргошкой, и потом уже пусть будет, что будет — вылет из школы, потеря аттестата и намечавшейся золотой медали, колония, или уже взрослая тюрьма — она толком не знала. Но девочка тут же поняла — надо сдержаться хотя бы ради папы — он такого не переживет.
— Что зыркаешь? — перехватила ее взгляд директриса. — Да, папаша твой — даун, вырастил тебя на нашу беду. И, кстати, без него больше в школе не появляйся.
— Отец в командировке, будет только через неделю, — бесстрастно ответила Вика. Вообще-то она всегда называла его папой, даже в школе, но теперь не хотела, чтобы такое мягкое, домашнее слово звучало в кабинете этой эсэсовки.
— Ничего не знаю! Всё! Проваливай!
Когда Вика, не прощаясь, распахнула дверь, Людмила прокричала ей вслед:
— Кстати, Никифорова, я уже позвонила Риточкиному папе, сообщила ему о случившемся! Он собирается подать на тебя в суд, независимо от того, каково будет заключение врача!