— Ясное дело, гаснут, раз сознание расширяется. Разлетится ошмётками во все концы, и всё тут... Да для чего это подземным?
— Вода им ни для чего, им души нужны. Обычных-то смертных они, слышно, немало извели, но те, говорят, слабы. Вот недавно предлагают — отдай нам Имчу, парня то есть. Из него мы хозяина глубин создадим, а тебе десяток рабов пригоним, и огня жидкого... А я им — говорите с парнем. Я его не держу. А не захочет — подите прочь.
— Отказался?
— Отказался... будто бы. Да мысли у него теперь всё набок сползают. Чуть что не так — уж думает, не напрасно ли он премудростью мучается, когда можно одним махом в небеса взлететь. А от меня ему поблажки нет — коль сбежит, так чтоб раньше.
Перед рассветом поднялись мы с Укрутом на холм. Был тот холм, как перст, указующий в небо, один-единственный посреди лесной равнины, высокий, с крутыми каменистыми склонами. Немного раньше в этом краю росли такие же леса, но холм был выше, был он тогда, собственно, и не холмом, а гранитным столбом, подняться на который человеку не под силу. Со столба этого, рассказывали, Аварит, колдун Железной Бабы, управлял волчьими стаями. Потом другой колдун, имени которого не знаю, пробил в скале ступени. Когда Баба проиграла битву за лес, столб стал быстро выветриваться, трескаться, оседать...
— Вон и река.
Светлый изгиб Радуги я увидел не сразу. Казалось — она должна быть ближе, заметнее... Впрочем, сама река ни при чём — раз холм сделался ниже.
— Недалеко время, когда она затеряется в лесах и сгинет навеки. Никому не отыскать дороги к ней...
...Не отыскать. Не отыскать. Не...
...Совсем в другие времена, странствуя по горячим и пыльным дорогам, я остановился на привал у перекрёстка. На обочине, полузаросший травой, лежал древний каменный истукан, поверженный идол этой земли. Лежал он ликом вниз, и люди не знали, на чьё тело садятся, давая отдых натруженным ногам. В тот раз на камне расположились старуха с ребёнком лет шести, видимо, внуком, а скорее что и правнуком. Возвращались они из соседней деревни, с чьих-то похорон, и внук расспрашивал бабку о смерти. Что случается с человеком потом?
— Как исходит душа из тела, попадает она на берег Реки, а через Реку ту нет иного моста, кроме радуги. И живому человеку не то что по радуге перейти — отыскать её не дозволено. А мёртвый — если душа у него светлая, взбежит на мост, и оттуда ему все долы-раздолы чудесные открываются...
— Бабушк... а обратно? Вернуться он может?
— Так он, Тилка, имечко своё позабывает, а не то что вертаться... А после уж Реки той не найти.
Видно было, Тилке слова эти не по душе.
— А что же... если мамка вдруг умрёт... она и не вспомнит про меня?
— А вы там, за Рекой, как встренетесь, так и снова вам вместе радостно будет. Коль ты мамку-то свою как следует любишь...
Тилка отчаянно закивал, а я тогда опустил голову и разговора больше не слышал.
...Чем дальше ухожу от Реки, от Леса — больше вспоминается. И такое, что помнить неохота, а больше — светлого. Но главное — знаю — не попасть мне обратно в Лес, нет его по эту сторону Реки. В земле Смертных...
А Димку мне так просто не найти. Потому что живёт он среди людей, возвращаясь в наш Лес лишь во сне.
По эту сторону Реки иные сны. В них не забываешься в глухой пустоте.
* * *
Всё началось с письма. Димка получил письмо. Кто оставил его на крыльце, Димка не знал. Когда письмо было прочитано, Димка очень пожалел, что таинственный почтальон появился и исчез незаметно. Ведь содержание письма оказалось удивительным. Вот таким:
"Дима! Приглашаем Вас на Праздник Осенней Луны во дворец Ласточки. Будьте, пожалуйста, готовы 25 сентября, за Вами пришлют. Распорядитель Лучинка".
Сам Димка сразу поверил, что Приглашение — настоящее. Оно было написано странным, "завитушечным", но разборчивым почерком на бумаге, которая казалась Димке кусочком очень большого дубового листа. Видны были прожилки, бумага пахла лесом, горячей от солнца древесной корой, и цвет у неё был удивительный, золотисто-зелёный.
Мама сказала: "Кто-то пошутил".
Димка не стал спорить, спрятал листок в книжку с любимыми сказками про Винни-Пуха и Мумми-троллей, а перед сном доставал его и рассматривал. Листок, гладкий и тёплый, в электрическом свете блестел медовым глянцем и пах чем-то совершенно заморским. Димка мечтал. Он представлял, как огромный медведь ведёт его тайными тропами в страну, где в лесу стоят домики сказочных существ, а на большущей поляне возвышается дворец с множеством башенок...