– Здесь-то они зашевелились. Воротят дела, какие хотят.
– А все потому, что в пику Берлину наши власти их активно поддерживают. Вот те и стекаются к нам со всех концов, будто медом намазано.
– И правильно! – неожиданно подал голос старший сын Шваббе Эрих. – Рано или поздно Бавария пойдет маршем на Берлин, чтобы призвать к ответу социалистов. Сколько можно исполнять позорные условия Версаля?[23]
– Эти бесконечные марши и демонстрации ни к чему хорошему не приведут, – тут же одернул отец сына, – все эти напыщенные речи и потрясание оружием только затуманивают народу разум и толкают на неверный путь. Германия еще не оправилась от мировой войны, чтобы окунаться в гражданскую, сынок.
– А кто говорит о гражданской? Немецкий народ должен объединиться против внешнего врага. Нужно лишь втолковать это социалистической кучке в Берлине. Впрочем, там нужны жесткие меры. Там крепко засели те, кто втыкал нам нож в спину в восемнадцатом.
Герр Шваббе замедлил шаг и внимательно посмотрел на сына:
– А ты, я смотрю, уши-то развесил, наслушался этих горлопанов из коричневой шайки.
– А оно, может, и так. Все лучше, нежели терпеть, что творится, – недовольно проворчал Эрих.
Название партии крепко засело у меня в голове.
Дома мать уже накрывала ужин. Я сел за стол и молча наблюдал за ней. Расставляя тарелки, она спросила, о чем я думаю.
– О евреях, – неожиданно выпалил я.
Мать замерла с тарелкой в руках и озадаченно посмотрела на меня.
– Они распяли Иисуса, из-за них у многих немцев нет работы, и вообще войну мы тоже из-за них проиграли, еще газеты, журналы, радио тоже под их контролем, еврейский капитал и заговор… это тоже…
– Что тоже?
Мы с матерью одновременно обернулись. В дверях стоял отец. Я напряженно смотрел на него исподлобья.
– Ты знаешь, – наконец проговорил я.
– Нет, поясни. – Вопреки моим ожиданиям, он был совершенно спокоен.
Прошел и сел за стол напротив меня. Мать снова засуетилась с тарелками.
Я никак не мог собраться с мыслями, чтобы пересказать то, что говорил мотоциклист. Вся волнующая информация бушевала у меня в голове и выплескивалась какими-то обрывками.
– Их вожди еще при царе Соломоне вступили в сговор против остальных народов и договорились подчинить себе всю торговлю и финансовую систему нашего мира, а для того они расползлись по всему миру и внедрились во все народы, чтобы подрывать их благосостояние изнутри. Своими кровавыми и вонючими щупальцами они всасываются в чужое, но делают это незаметно, а потому до сих пор, спустя тысячи лет, наш народ не осознаёт, в чьей он власти.
Отец слушал меня внимательно, не перебивая. Когда я умолк, он еще немного помолчал, глядя на меня, и наконец проговорил:
– Еврейский заговор против всего немецкого народа, в это нам верить теперь? Когда правительство не способно наладить то, на что подвизалось, и тащит нас в тартарары, другие теперь хотят нас этим задурить и переманить? Что ж, извечный прием. Да только дураков нет. Порядок нужен да честь, а не заговоры выдумывать.
– А газеты? Они захватили все печатные органы, и теперь нет никакой свободы прессы. Они печатают что им надобно, а мы…
– Свобода прессы, сынок, понятие довольно относительное. Эта свобода заключается в свободе владельца газеты выражать свои интересы, только и всего. Уж кто бы ни был ее владельцем – еврей ли, немец, социалист, коммунист или эти новые горячие крикуны в коричневых рубашках, – всякий будет свое двигать, а коль скоро его попытаются урезонить, так мигом возопит о свободе слова. Да только своего слова. – Отец усмехнулся. – Последнее дело читать те газеты. Да и другие тоже не надобно, сынок. Я вот Шиллера из библиотеки принес, дать тебе?
– Как ты не понимаешь?! Евреям только прибыль нужна, плевать им на Германию, и на немцев плевать. Они обманывают честных людей ради наживы. Почти все лавки их, и там они занимаются всяким жульничеством. Спекулируют… по завышенным ценам продают нам плохой товар. Все потому, что евреи хотят легкой жизни. Тяжело работать – это не для них.
– Плохой товар? – Отец задумчиво посмотрел на мать, которая нарезала хлеб. – Я купил этот хлеб в лавке Штокманов вчера. Утром ты с аппетитом уплетал его с вареньем и сейчас, думаю, не откажешься. Так ли уж он плох? Ты можешь удивиться, почему я сейчас покупаю именно у них, ведь их лавка дальняя, но у них дешевле, совсем немного, но когда каждый пфенниг на счету, то и это радует. Ты говоришь, не хотят работать, а лавка как же? Разве она сама по себе существует? Разве в ней не нужно работать?
23
Версальский договор от 28 июня 1919 года. Основной из мирных договоров, завершивших Первую мировую войну. По нему Германия возвращала Франции Эльзас и Лотарингию, передавала Саар под управление Лиги Наций, предоставляла Данцигу статус вольного города, соглашалась с созданием «Польского коридора», который давал Польше доступ к Балтийскому морю, а также формировалась Рейнская демилитаризованная зона и ликвидировались германские колонии. Германия обязалась соблюдать независимость Австрии и выплачивать победителям репарации, брала на себя всю ответственность за развязывание войны. По воспоминаниям Черчилля, французский главнокомандующий Фердинанд Фош, узнав об условиях договора, заявил: «Это не мир, это перемирие на двадцать лет…» В Германии соглашение прозвали «Версальский диктат».