Ехали мы по смерзшимся комьям грязи. Ковыляла она, эта кляча, что сонная. Ехали долго, окоченели, особенно возница в своей дырявой, старой свитке с обтрепанными рукавами. Раз семь или больше он напоминал мне, что без надбавки против условленной платы мне от него не отделаться. Я столько же раз или больше отвечал ему, что дам надбавку, дам же, ну, дам… И пытался заговорить с ним о том, ради чего сюда приехал.
Напрасно!
Кроме надбавки, ничто в мире, кажется, не интересовало его. Он шмыгал носом, причмокивал языком, понукал клячу, тряс лохмотьями и молчал.
И мне захотелось скорее, скорее домой, в Вильно.
ІХ
ОТКРЫТИЕ СОВЕТА
Приехал в Вильно — выборы в Совет уже прошли. Отец похвастался: его тоже выбрали членом Совета. Спрашиваю:
— Когда же открытие?
— Э, — говорит, — опоздал ты! Вчера открыли нелегально, в какой-то бундовской столовке.
— Разве ты не ходил?
— Нет, времени не было.
Спрашиваю:
— Какие же результаты выборов?
Он морщится, тянет с ответом.
— Толку, — говорит, — от этого Совета не будет…
— Почему?
— Ваших много прошло. Человек тридцать, а может, и больше.
Я приехал поздно вечером. Подкрепился хлебом с салом, что привез из деревни, и лег спать. Несмотря на досадный разговор с отцом, настроение у меня былоЯ неплохое: тридцать человек — это немало.
Утром отправился на Воронью. Там узнал, что окончательные данные о результатах выборов еще не собраны, но коммунистов в Совет прошло не тридцать, как сказал мне отец, а по меньшей мере человек семьдесят.
Что же до открытия Совета, то товарищ Якшевич сказал мне, что компартия не считает вчерашнее полулегальное собрание, созванное в какой-то захудалой столовке бундовцами, законным. Торжественное открытие Совета назначено на завтра, 15 декабря, в воскресенье, когда большинство рабочих всех национальностей свободно от работы.
Заседание Совета должно было состояться в самом лучшем в городе Месском зале, на Остробрамской улице (в нем я был на хадецком митинге). Сейчас, через солдатенрат Десятой немецкой армии, идут переговоры с высшим германским командованием. В случае отказа коммунисты ответят немцам организацией всеобщей забастовки.
От Якшевича я пошел к Рому, сделал ему подробный отчет. Неожиданно для меня товарищ Ром, правда, осторожно, сдержанно, похвалил отчет. Его похвала меня окрылила, я вырос в собственных глазах. Мне уже казалось, что мы все сможем, с любым делом справимся и если я опять поеду с таким же поручением, то выполню его в сто раз лучше и умнее.
На другой день, 15 декабря 1918 года, мы с Юзей пошли на Воронью, в клубную столовку. И сегодня я недолго раздумывал перед доской с меню… Да и столовка наша ради такого дня подтянулась.
Мы взяли по тарелке супу, по тарелочке винегрета и по сто пятьдесят граммов хлеба. Суп был из костей, с картошкой и крупой, вкусный и вполне питательный. Винегрет — из красной свеклы, нарезанной дольками картошки, морковки, с лучком, заправленный подсолнечным маслом, тепленький, подогретый. Хлеб — хороший, действительно из ржаной муки, хороший хлеб. Поели ого как! Задержались немного, подумали — и взяли еще по порции пшенной каши с молоком. Наелись до отвала и — где наша не пропадала! — купили бутылочку ситро, которое выпили с наслаждением…
Пообедав, пришли домой. Юзиного отца не было — ушел в деревню купить по сходной цене картошки, а мой был дома и ждал нас — принес из своей меньшевистской столовки несколько таблеток сахарина. Юзя вскипятила на лучинках чайничек, и мы сели втроем пить чай.
Юзя стеснялась положить в стакан целую таблетку, хотя и любила сладенькое, отец же, как всегда, галантно угощал ее. А я положил себе в стакан сразу две таблетки, распивал его сахарин и спорил с ним куда удачнее, чем когда-либо раньше. Что значит чувствовать в такой торжественный день свою силу и быть в хорошем настроении.
Отец, конечно, петушился, но прежнего задора в нем как не бывало…
Юзя в спор не вмешивалась и лишь молча слушала.
Ей тогда было все равно: большевики, меньшевики…
Дни в это время года короткие. Пока то да се, уже темнеет. Но сегодня день тянулся для меня невыносимо долго, я не мог дождаться вечера.
Наконец Юзя пошла мыть чашки, и я стал собираться на демонстрацию. Спрашиваю папулю: