— Возьмите меня! Христа ради, возьмите меня с собой, сеньор Онфруа! Я покинул отчий дом, чтобы быть рядом с Гуго, вашим сыном, я тоже хочу стать воином. Неужто герцог откажет мне?
Старый Онфруа улыбался беззубым ртом. Но с ответом не спешил. Засим он потрепал слегка Герара латной рукавицей по затылку и промолвил:
— Ну что ж, скорняжье семя, раз так — в путь!
Глава III ШАЛЬНАЯ ЛОШАДЬ
Отправляясь в город Кан, где в то время пребывал герцог, старик Онфруа шел навстречу своей судьбе. Неподалеку от герцогского замка с квадратными башнями отец мой знал один постоялый двор под вывеской «Красный полумесяц». В былые времена он пировал там на славу. И вот перед тем, как препроводить нас к Вильгельму, ему захотелось снять там комнатенку, чтобы передохнуть и привести себя в порядок.
Служанка принесла нам сала, сыру и кувшин вина, как вдруг снаружи послышался дикий грохот. Все, кто был на улице, отчаянно крича и размахивая руками, бросились врассыпную. Отец кинулся к двери, мы — следом за ним. По улице мчалась запряженная в телегу шальная лошадь, угрожая смести все на своем пути. А прямо посреди дороги, сидя на корточках вокруг лужи, резвились ребятишки. Старик Онфруа осыпал бранью разбежавшихся в разные стороны взрослых. Забыв про свои годы и грузное тело, он устремился прямиком к лошади, чтобы схватить ее под уздцы. Но та взметнулась на дыбы и сшибла его с ног. Повозка, проехав одним колесом по его животу, пронеслась мимо детей. Не дожидаясь помощи, отец поднялся и с искаженным от боли лицом заковылял к нам.
— Кажись, меня здорово помяло, — проговорил он дрожащим голосом.
Мы бережно, как можно осторожнее подняли его по лестнице и довели до нашей комнатушки, уложили на убогое ложе.
— Пойду схожу за лекарем, — бросил Герар. — А ты уж побудь с ним рядом.
Отец было приподнялся, но тут же повалился навзничь и простонал:
— Нет! Священника, да поживей!
Боль его понемногу утихла. Дыхание сделалось ровным. Я воспрял духом и, отважившись, предложил:
— Позвольте, я помогу вам раздеться! Вам станет лучше.
Он отстранил меня, но потом попросил помочь снять обшитые кожей нагрудные латы. Он стиснул зубы и смертельно побледнел, однако страдания не смогли сломить его волю. Превозмогая боль, отец сказал:
— Раз уж ты захватил с собой чем писать — благо, я настоял на том, а то ведь ты из тех скромников, что предпочитают скрывать свои дарования… — значит, пиши… Да поспешай… Сие будет моим посланием герцогу Вильгельму… Готов?.. Так, я диктую: «Сир герцог, Онфруа Пэн, рыцарь, сеньор Реньевиля и Кустэнвиля, что стоят на земле Вашей, в Котантене, ссылаясь на услуги, некогда Вам оказанные, и на блага, дарованные ему от Вашего имени, принял решение направить к Вам в услужение в качестве оруженосцев сына своего Гуго и его сотоварища. Ранение, полученное им давеча, и страдания, причиняемые оным, не позволяют и вряд ли когда-нибудь позволят ему препроводить их к Вам лично. А посему; досточтимый сир герцог, старый Онфруа молит Вас о прощении и просит принять сих юношей, исполненных решимостью служить Вам верой и правдой, в память о Вашем верном и преданном вассале».
Ему едва хватило сил, чтобы подписать послание. Взяв у него пергамент, я застыл с ним на месте, и от этого он вновь разволновался:
— Чего ты дожидаешься? Неси это к герцогу. Да сам, лично, и не теряй попусту время! А я побуду здесь один, обожду, пока Герар приведет священника.
Я все еще стоял в нерешительности. Тогда он распахнул рубаху и сказал:
— На вот, гляди — ни единой капельки крови!
Действительно, снаружи — ничего, однако под кожей, на правом боку, виднелось темно-красное пятно, оно делалось все шире.
Не обращая внимания на мою тревогу, он рассердился:
— Ступай же, говорю тебе. И так нет времени… Ступай, я хочу дождаться ответа.
Со скорбью в сердце мне пришлось покинуть его. Тогда я еще не был умудрен подобным горьким опытом и не знал, выживет он или нет. Беспокойство мое усугублялось тем, что мне было страсть как боязно являться к герцогу. Смущение мое оказалось столь велико, что я даже забыл стряхнуть пыль с одежды и умыть лицо.