– Ну-ка, довольно вам, хватит. Сейчас вся округа сбежится. Не хватает мне фараонов. Перестаньте, вам говорят!
Но блондинка вцепилась рыжей в волосы, завопив при этом:
– Дрянь, отбиваешь у меня парня!
– Сама дрянь!
Хозяин и смущенные кавалеры разняли девиц. У блондинки в руках остались рыжие пряди. Она злорадно помахала ими, а потом швырнула на пол.
Входная дверь отворилась, и на пороге кафе появился представитель власти в синей форме.
– Что здесь происходит? – грозно спросил он.
Кафе встретило общего врага единым фронтом.
– Просто веселимся, – сказал один из молодых людей.
– Только и всего, – добавил хозяин. – Дружеские забавы.
Он незаметно затолкал ногой клочья волос под соседний столик. Противницы улыбались друг другу с притворной нежностью.
Полисмен недоверчиво оглядел кафе.
– Мы как раз уходим, – сказала блондинка сладким голоском. – Идем, Даг.
По случайному совпадению еще несколько человек собрались уходить. Страж порядка мрачно взирал на них. Этот взгляд ясно говорил: на сей раз им, так и быть, сойдет с рук, но он всех возьмет на заметку. И полисмен с достоинством удалился.
Кавалер рыжей уплатил по счету.
– Как вы, ничего? – спросил хозяин у пострадавшей, которая повязывала голову шарфом. – Лу вас крепко угостила – вон сколько волос выдрала.
– А я и боли-то никакой не почувствовала, – беззаботно отозвалась девица. Она улыбнулась ему: – Уж вы нас простите за скандал, Луиджи.
Компания ушла. Кафе почти совсем опустело. Я поискал в карманах мелочь.
– Все равно она молодчина, – одобрительно сказал хозяин, когда дверь закрылась, и, взяв щетку, замел рыжие волосы в угол.
– Да, боль, должно быть, адская, – ответил я.
– Я бы на ее месте не вытерпел, взвыл, – согласился хозяин. – Но Томми молодчина!
– Вы хорошо ее знаете?
– Да, она чуть ли не каждый вечер здесь. Такертон ее фамилия, Томазина Такертон. А здесь ее Томми Такер зовут. Денег у нее до черта. Отец оставляет ей все наследство, и что же она, думаете, делает? Переезжает в Челси, снимает какую-то конуру около Уондсворт-Бридж и болтается со всякими бездельниками. Одного не могу понять: почти вся эта шайка – люди с деньгами. Все на свете им по карману, могут поселиться хоть в отеле «Ритц». Да только, видно, такое вот житье им больше по нраву. Чего не пойму, того не пойму.
– А вы бы что делали на их месте?
– Ну я-то знаю, как денежками распоряжаться, – отвечал хозяин. – А пока что время закрывать бар.
Уже на выходе я спросил, из-за чего произошла ссора.
– Да Томми отбивает у той девчонки дружка. И право слово, не стоит он, чтобы из-за него драку затевать.
– Вторая девушка, кажется, уверена, что стоит, – заметил я.
– Лу очень романтичная, – снисходительно признал хозяин.
Я себе романтику представляю немного иначе, но высказывать своих взглядов не стал.
2
Примерно через неделю после этого, когда я просматривал «Таймс», мое внимание привлекла знакомая фамилия – это было объявление о смерти.
«Второго октября в Фоллоуфилдской больнице (Эмберли) в возрасте двадцати лет скончалась Томазина Энн Такертон, единственная дочь покойного Томаса Такертона, эсквайра, владельца усадьбы Кэррингтон-Парк, Эмберли, Суррей. На похороны приглашаются лишь члены семьи. Венков не присылать».
Ни венков бедной Томми Такер, ни развеселой жизни в Челси. Мне вдруг стало жаль многочисленных Томми Такер наших дней. Но я напомнил себе, что, в конце концов, я, быть может, и не прав. Кто я такой, чтобы считать их жизнь бессмысленной? А если моя собственная жизнь проходит впустую? Тихое существование ученого, зарывшегося в книги, жизнь из вторых рук. По правде говоря, разве мне ведомы радости бытия? Впрочем, я никогда их и не жаждал.
Я решил больше не думать о Томми Такер и взялся за полученные в тот день письма.
В одном из них моя двоюродная сестра Роуда Деспард просила об одолжении. Я ухватился за ее просьбу – настроения работать не было, и вот нашелся прекрасный повод отложить дела.
Я вышел на Кингз-роуд, остановил такси и отправился к своей приятельнице, миссис Ариадне Оливер.
Миссис Оливер была хорошо известна как автор детективных романов. Ее покой охраняла горничная Милли, поднаторевший в схватках с внешним миром дракон. Я вопросительно взглянул на нее. Милли энергичным кивком выразила мне позволение увидеть хозяйку.
– Идите-ка сразу наверх, мистер Марк, – сказала она. – Наша-то нынче с утра колобродит, пора ее в себя привести, может, вам удастся.
Я поднялся по лестнице на второй этаж, постучал в дверь и вошел, не дожидаясь ответа. Кабинет писательницы был светлый, просторный, на обоях редкостные птицы, тропическая листва. Миссис Оливер в состоянии, близком к умопомешательству, ходила взад и вперед по комнате, бормоча что-то себе под нос. Она окинула меня невидящим взором, отпрянула к стене, потом к окну, выглянула наружу и вдруг зажмурилась, словно от нестерпимой боли.
– Почему, – вопрошала миссис Оливер, ни к кому не обращаясь, – почему этот дурак не сказал сразу, что видел какаду? Почему? Он не мог его не видеть! Но если он скажет, тогда погиб весь сюжет. Как же выкрутиться? Надо что-то придумать.
Она застонала и дернула себя за седые, коротко стриженные волосы. Затем, вдруг увидев меня, проговорила:
– Привет, Марк. Я схожу с ума. – И снова принялась жаловаться вслух: – А тут еще эта Моника. Такая дуреха! Хочется сделать ее привлекательнее, а она, как назло, все противнее и противнее. И зазнайка к тому же. Моника? Наверное, имя не то. Нэнси? Или Джоан? Вечно всех зовут Джоан. Или Энн. Сьюзен? Уже было. Лючия? Лючия. Пожалуй, так и назовем. Лючия. Рыжая. Толстый свитер. Черные колготки? Пусть чулки, но черные.
Миссис Оливер как будто на мгновение повеселела, но тут же взгляд ее вновь омрачился из-за злосчастного какаду. Она опять принялась шагать по кабинету, хватая со столиков безделушки и опуская их на другое место; с превеликим тщанием уложила футляр от очков в лаковую шкатулку, где уже покоился китайский веер, потом, глубоко вздохнув, сказала:
– Я рада, что это вы.
– Мило с вашей стороны.
– А то мог заявиться невесть кто. Какая-нибудь идиотка с предложением участвовать в благотворительном базаре или страховой агент – застраховать Милли, а она об этом и слышать не желает. Или сантехник... Впрочем, это была бы чересчур большая удача, верно? Или какой-нибудь интервьюер, а вопросы бестактные и вечно одни и те же. Как вы стали писательницей? Сколько книг написали? Сколько зарабатываете? И так далее и тому подобное. Я не знаю, что отвечать, и всегда предстаю в нелепом свете. Хотя, в общем, все это ерунда, а я вот с ума схожу из-за своего какаду.
– Не получается? – спросил я сочувственно. – Может, мне лучше уйти?
– Не уходите. Вы хоть немного меня отвлекли.
Я покорно принял сомнительный комплимент.
– Хотите сигарету? Где-то есть, посмотрите в футляре от машинки.
– Спасибо, у меня есть. Пожалуйста! Хотя нет, вы ведь не курите.
– И не пью, – добавила миссис Оливер. – А жаль. Все американские сыщики пьют. И у них всегда в ящике письменного стола припасена бутылочка виски. И кажется, это помогает им справляться с любыми трудностями. Знаете, Марк, я считаю, что в действительности убийца никогда не может замести следы. По-моему, если уж ты совершил убийство, это видно всему свету.
– Ерунда. Вы столько сочинили про это книг!
– По меньшей мере пятьдесят пять. Сочинить преступление легко, трудно придумать, как его скрыть. И чего это мне стоит! – мрачно продолжала миссис Оливер. – Говорите что угодно, а ведь это неестественно, если пять или шесть человек оказываются поблизости от места преступления, когда Б. убивают, и у всех у них есть мотив для убийства. Разве только этот самый Б. препротивный субъект, но тогда о нем никто не пожалеет и всем глубоко безразлично, кто именно убийца.