Что же касается Эдит, то она продолжала жить в Италии, где воспитывалась в закрытом пансионе для детей из высшего общества. Каким образом я заняла ее место, рассказывать долго. Важную роль сыграло очень большое внешнее сходство и то, что в Германии только очень немногие знали дочь Хеймнитца. Люди, среди которых она вращалась, остались в Италии.
В прошлом году я ехала через Германию к своему мнимому отцу. Нужно было выполнить одно важное задание, а потом исчезнуть, не доезжая Кенигсберга, — “отец”, разумеется, разоблачил бы меня при встрече. Но тут пришло известие о его гибели. Это неожиданное обстоятельство открыло передо мной широкие возможности. Я приехала в Кенигсберг, была в Танненберге на похоронах “отца”, и там произошла встреча с “моей” теткой, видевшей Эдит последний раз десятилетней девочкой. Она “узнала” племянницу, и это окончательно укрепило мои позиции. Вы сами понимаете, какие возможности открыты для меня здесь, пока я живу в этом особняке, считаюсь богатой невестой, имею широкий круг знакомств.
Но близится штурм и падение крепости, и вот сейчас возникло дело, которое я не смогу выполнить одна. Для выполнения его потребуется ваша помощь.
Эдит замолчала. Я осторожно спросил:
— А ваши фотографии у Петровского?
— Мой отец погиб на границе, когда мне было пять лет, а вскоре умерла мама, и Николай Александрович взял меня на воспитание. Всем, что я знаю, умею, чего добилась, я обязана своему приемному отцу, — коротко ответила она.
Настольная лампа, горевшая на низкой тумбочке, едва заметно мигнула. Я не придал этому значения, но Эдит встрепенулась.
— Мне надо уходить. Меня ждут…
Встретив мой взгляд, она улыбнулась:
— Друзья…
Она вышла из гостиной, а я побрел в тайник, стараясь разобраться в переполнявших меня чувствах. За последние сутки Эдит совсем незнакомая мне женщина, вдруг стала очень близкой. Но чем лучше я узнавал ее, тем больше она отдалялась…
Проспав почти сутки, мы, разумеется, не сразу смогли уснуть этой ночью. Время в нашем тайнике определялось лишь по часам. Мы поели и снова легли, стремясь по привычке, выработанной в военные годы, каждую редкую свободную минуту использовать для отдыха. Но сон не шел ко мне.
Я думал о Эдит. Краем уха слышал, как Володя Леонтьев рассказывает Виктору о “Городе на заре” — постановке пьесы Арбузова в Москве, которую он смотрел незадолго перед началом войны. Володя страстно любил театр и втайне страдал от полного, как он считал, отсутствия у него артистических способностей.
7
Ранним утром следующего дня внезапно отворилась дверь, и в комнату вошла Эдит. В руках у нее был какой-то лист плотной бумаги, сложенный вчетверо. Поздоровавшись с нами, она присела на табурет, стоявший возле кровати.
— Я хочу кое-что рассказать вам, друзья, — начала она. Мы приготовились внимательно слушать.
— Один из моих “знакомых”, подполковник разведки Ульрих фон Вольф, собирается жениться на мне. Я официально считаюсь его невестой. Вольф почти заново отстроил свою загородную виллу и назвал ее в мою честь “Эдит”. Правда, теперь он больше помышляет о бегстве из крепости, чем о медовом месяце в своей вилле.
Эдит говорила спокойным голосом, каким обычно опытные учителя объясняют уроки своим ученикам.
— Вы немного познакомились с тем, что такое Кенигсберг как крепость. Но вы не знаете другого Кенигсберга — подземного. Здесь, под Кенигсбергом, существуют громадные подземелья, создававшиеся веками. Туннели подземных коммуникаций пересекают город во всех направлениях. Вы понимаете, какую опасность будет представлять собой этот кенигсбергский лабиринт для наших наступающих войск?! Есть и еще одна сторона дела. Многочисленные сокровища Королевского прусского музея, ценности, отобранные у населения, — все это спрятано в подземельях. План подземных коммуникаций и объектов хранится у Вольфа, второй экземпляр — в Берлине, но нам пока туда не добраться. Вольф должен все передать человеку, который прибудет с личным предписанием рейхсфюрера СС Гиммлера. Я узнала, что этот человек должен прибыть завтра, и потому — наступает пора действовать. Вот планы “Виллы Эдит” и прилегающих к ней кварталов. Вы должны отлично знать этот план. Все. До вечера, друзья.
Эдит поднялась, мягко улыбнулась, как только она умела улыбаться, и ушла, а мы принялись изучать план.
Шли часы. Наступил вечер, потом ночь. Мы изучили и дом, и район, в котором он расположен, и представляли теперь все это не хуже, чем если бы сами побывали там.
Около двенадцати ночи дверь распахнулась. Резкий повелительный голос Эдит заставил нас встать, как по команде.
— Немедленно собирайтесь! Едем!
И уже спокойно она объяснила план операции.
— Через некоторое время вы получите возможность познакомиться с “моей” виллой. В карауле у виллы сегодня два эсэсовца. Надо их бесшумно снять. Там же две собаки. И те, и другие меня знают. Собаками я займусь сама, а эсэсовцы… По этому сигналу действуйте вы.
Эдит коротко свистнула.
— В доме еще два охранника, но они, очевидно, спят. Тех не трогать, не задерживаться. Мой “жених” и тот, кого мы застанем с ним, будут, по всей вероятности, в кабинете, наверху. Во время церемонии представления вы должны их связать. Если знакомство не состоится, то вязать их по тому же сигналу. Все.
Незаметно выскользнув из дома, мы уселись в машину, и Эдит вывела “мерседес” на улицу. Ночь была безоблачной, ярко светила луна.
Мы молчали. Изредка нас останавливали патрули, но Эдит имела пропуск за подписью Гусскенда, и мы задерживались не более чем на минуту. Машину несколько раз сильно тряхнуло на исковерканной автостраде, и еще через минуту она резко повернула вправо.
— Едем в переулок к кирхе на холме, помните по карте, — тихо произнесла Эдит. — Я не оставлю машину на шоссе, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств нас не задержали. От кирхи ведет другая дорога — мимо кладбища.
Эдит отворила дверцу и вышла. Мы последовали за ней. За себя я не боялся. Мне не раз приходилось снимать часовых, мои товарищи тоже имели немалый опыт. Но все же нервный холодок, так хорошо знакомый тем, кто когда-либо шел на опасное, хотя и знакомое дело, пробегал по спине.
Открыв своим ключом калитку в ограде, Эдит жестом приказала нам прижаться к стене. С глухим рычанием, огромными прыжками к нам приближались два черных пса. Я узнал в них специально выведенную немцами породу — помесь дога с немецкой овчаркой. “Черные волки” — так называли гитлеровцы этих собак.
Негромко назвав собак по именам, Эдит бросила им что-то. Послышался хруст и чавканье.
— Стой! Кто? — раздалось одновременно с двух сторон.
К нам бежали два человека с автоматами в руках. Мы стояли в тени, оставаясь невидимыми, а Эдит смело вышла на освещенное место.
— Это вы, фрейлейн? — спросил подбежавший эсэсовец. — Просим прощения, но господин оберштурмбаннфюрер приказал никого не пускать. Даже вас.
— Как? Почему? Что случилось?! — воскликнула Эдит, делая шаг вперед. Теперь она стояла между нами и охранниками. Мы следили за каждым ее движением, нас не отвлекло даже то, что псы вдруг повалились наземь и молча скорчились в предсмертных судорогах.
— Он очень занят, фрейлейн. Сейчас к нему должен прибыть важный гость, — ответил эсэсовец.
— Кто? Наверное, женщина! — топнув ногой, воскликнула Эдит и вдруг коротко, резко свистнула. В одно мгновение мы очутились возле нее. Я схватил одного эсэсовца за голову, а маленький Володя Леонтьев вонзил ему в горло свой златоустинский нож. Виктор разделался с другим без оружия. Беззвучно, повинуясь жесту Эдит, мы устремились вперед, огибая виллу. Однако в следующую секунду она подняла руку.
Прижавшись к углу здания, мы увидели возле подъезда только что подъехавший автомобиль. Из него кто-то вышел. Второй человек, стоя на крыльце, встречал прибывшего. Мы не различали в свете луны лиц, но ясно видели, как прибывший и встречавший коротко о чем-то переговорили и скрылись за дверьми.