Мадам фон Пален мило усмехнулась и, сощурившись, перевела взгляд на девиц, затем на Ладыженского.
— Ах, да вы настоящий стратег и тактик педагогики! — пропела она, отчего инспектор совсем расцвёл.
Уже оказавшись в безопасности дортуара, воспитанницы, как по уговору, уселись втроём на Машину постель, стоявшую в самом углу.
— Наивный он, — произнесла Соня. — Думает, мадам не злится, что он такую власть в институте забрал, учителей своих привёл, порядки всё новые, воспитанницы ему в рот смотрят. Как бы она ему мстить не начала.
— Что ты, Сонюшка! — испуганно прошептала Маша. — Его ведь сама императрица поставила… Что мадам против него сделает?
— Уж найдёт, коли нужно будет. Вот если бы он понял, что она не такова, как кажется…
— Хоть и поймёт, по-другому не станет, — уверенно сказала Диана. — Он весь в книгах, в науке да в реформах; тут надобно похитрее с мадам быть, да он не сможет.
1) Книги детской писательницы А. П. Зонтаг, такие, как «Священная история для детей», отличались сентиментальностью и религиозным морализированием.
2) Пренебрежительное прозвище воспитанниц самого младшего, «кофейного» класса. Названия классов определялись по цвету платья: — младший — кофейный, далее — синий, голубой, белый.
3) «Красное и чёрное»
* * *
Из рабочего дневника С. П. Ладыженского:
Кажется, всё идёт неплохо. Я добился наконец, чтобы открыли класс естественной истории; уже закуплены материалы и книги. Ещё я добавлю собственноручно собранную мною коллекцию минералов и мой обширный гербарий. Девицы полны любопытства и не могут дождаться начала занятий по естествознанию: многие уж просто ходят за мной по пятам.
Однако, к большому сожалению, мои дружеские отношения с мадам фон Пален, не то что испортились — но стали будто холоднее и официознее, и я не могу уяснить, в чём дело. Нет, мадам не критикует мои реформы, наоборот — искренне поддерживает воспитанниц в их стремлении учиться по-новому. Но наши с ней улыбки, смех, дружеские доверительные беседы почти уже сошли на нет. И ещё, я был уверен, что мадам обожает своих воспитанниц, и это взаимно: однако ж не могу не отметить, как омрачаются их счастливые лица, как девицы конфузятся и замолкают, стоит ей лишь появиться на каком-либо из моих уроков. Как будто они стесняются и не хотят показать мадам фон Пален, как радостно и приятно нам работается вместе! Не понимаю, в чём дело; уж не обидел ли я чем мадам? Мне решительно не в чем себя упрекнуть, любое моё начинание никогда не было отвергнуто ею.
* * *
Одним днём Соня немного задержалась в классе живописи: ей хотелось скорее закончить пейзаж. Но почти сразу в дверях появилась Лида Шиловская, делавшая ей отчаянные знаки. Соня отвесила реверанс учительнице и обещала закончить позже. Лида же схватила её за руку и едва ли не силой потянула за собой.
Когда они вошли в пустой дортуар, Соня обнаружила там Машеньку, ничком лежавшую на постели. Маша не плакала вслух, но спина и плечи её вздрагивали, и руки были холодны как лёд.
— Что такое? Захворала? — спросила Соня. Она попыталась заглянуть Маше в лицо, но та, сопротивляясь, ещё сильнее уткнулась в жёсткую подушку.
— Тётка берёт её из института, — печально ответила Лида. — Насовсем. Отправляет в болотную глушь, кажется, на хутор какой-то… Нянька утром прибегала навестить, вот рассказала.
Соня слушала, оцепенев. Печальную историю Маши Карнович знали все её подруги. У Маши умерли родители, из всей родни осталась лишь тётка: особа скупая, жесткая и эгоистичная. Её красавец-муж был на несколько лет моложе, и за него тётка могла благодарить гораздо более свои деньги, нежели привлекательность. Когда осиротела Маша, пришлось взять её в дом — с этой минуты тётка больше всего озаботилась как можно скорее убрать долой с глаз юную прелестную племянницу. Машу устроили в Смольный; все годы её никто не навещал, не приносил гостинцев, лишь старая нянюшка тайком от хозяйки приходила иногда к воспитаннице.
И вот сегодня утром няня, плача и причитая над Машей, поведала, что имение, доставшееся Маше от родителей, по словам тёти, разорено и продано с молотка. Так как Машенька была не казённой, а своекоштной воспитанницей Смольного, тётка отказалась платить за неё впредь, заявив, что это — пустое баловство. Маше со дня на день надлежит выйти из института. Брать обнищавшую родственницу к себе в дом тётка более не желает, поэтому Маша отправится на крошечный отдалённый хутор, принадлежавший её покойному деду. Хутор этот затерялся где-то под Архангельском, среди болот и лесов, и состоит из нескольких изб, сенных сараев да хлевов. Что за жизнь ожидает там Машу в лесной глуши, среди грубого крестьянского люда — Бог весть…