Да что же с ней такое? Не слишком ли много она думает об этом человеке, который ни при каких условиях не может считаться равным ей?
Люсинда прошла к себе, забралась с ногами на кровать, не думая, что безнадежно мнет бархатное платье, и взялась за альбом. Ей хотелось отвлечься, но не тут-то было: она заметила, что быстрые наброски, которые один за другим возникают под ее рукой, напоминают безупречный профиль Михаэля… Люси отложила альбом и задумалась. Она припомнила загорелую самодовольную физиономию своего жениха, и ее буквально передернуло. Только сейчас Люсинда поняла, что у нее никогда не возникало желания нарисовать Диаминоса, хотя тот был весьма смазлив и нравился женщинам. Но весь его облик не стоил того, чтобы тратить на него краски… Люси представила себе, как, вернувшись домой, она нарисует Михаэля таким, каким запомнила его у рояля — и разозлилась на себя. Тут ей пришла в голову интересная мысль.
Она никогда не считала себя блестящий собеседницей и сознавала, что обладает приятной, но вполне заурядной внешностью. Единственным, чем Бог одарил ее, был талант художницы. Люсинда все детство и юность слышала лишь похвалы, но научилась делить их на свое богатство и положение в обществе. От самоослепления ее уберегла требовательность к себе и привычка постоянно совершенствоваться. Люси надеялась, что и вправду обладает кое-каким талантом, и была даже довольна некоторыми картинами. Михаэль, несомненно, тонко чувствует искусство; ей представилось, что, увидев ее в работе, он, наконец, поймет, что она не просто богатая избалованная пустышка, которая бесится со скуки! Ею овладел азарт: страстно захотелось показать Михаэлю, на что она способна, согнать с его лица безжизненно-вежливую маску, вновь увидеть горящие восторгом глаза. Зачем? Она не могла бы объяснить это даже себе.
* * *
На следующее утро солнца все так же не было, к тому же сильно похолодало. Люсинда ежилась от пронизывающего ветра. Не слишком подходящая погода для работы на пленэре! Михаэль шел позади, держа ее кофр с кистями и красками, мольберт и большой зонт на случай снегопада. Он изредка покашливал. Кэт несла теплую шаль и пару меховых накидок: для себя и госпожи. Они завернули за угол виллы; при отеле был собственный, тщательно ухоженный маленький сад. Люсинда остановилась и окинула его испытующим взглядом — но пейзаж не вдохновлял. Слишком тут было все… аккуратно, а потому — скучно.
Она направилась дальше к огромному «Доблхофпарку» — мимо озера с лебедями, где бил горячий ключ, поэтому озеро не замерзало зимой и птицы не улетали круглый год. Впереди был небольшой овальный пруд с горбатым мостиком, где медленно, словно во сне, двигались подо льдом золотые рыбки. Вот и розарий. Люсинда прикрыла глаза, вспоминая, каким теплым и радостным было это место в июне, какое буйство красок и солнца царило здесь! Теперь же перед ней расстилался пустынный заснеженный парк, по-зимнему суровый; ветви деревьев застыли в инее, порывы ветра взметали вихри поземки под ногами, а от ее любимых роз остались лишь срезанные на зиму стебли… Тяжелые мертвенно-серые тучи не пропускали ни единого солнечного луча. Ей никогда еще не доводилось рисовать зиму, но как же это прекрасно!
Закусив от нетерпения губу, она осматривалась… Вот оно! Прекрасное место: здесь хорошо виден и живописный мостик над замерзшим прудом, и огромное столетнее дерево со снежной шапкой на кроне. Она махнула рукой Михаэлю, указывая, где поставить мольберт. Кэт набросила ей на плечи меховую пелерину — но все это Люсинда отмечала как-то машинально, ей теперь было вовсе не до них. Вдохновение — редкое чувство, когда никого вокруг себя не видишь и не замечаешь, захватило ее полностью. Люси больше не чувствовала холода, она вся отдалась этому наслаждению — писать с натуры, смело, страстно, единым порывом. Когда Кэт что-то спросила у нее, Люсинда, даже не расслышав вопроса, сквозь зубы бросила: «Отстань!» Какая же дурочка Кэт, как может сейчас иметь значение хоть что-то в этом мире! Люси уже не помнила про Михаэля, не помнила, что вся эта затея была только ради него… Рука, державшая кисть, горела, несмотря на мороз…
* * *
— Мисс Люси… Мисс Люси! — жалобный голосок Кэт заставил Люсинду вздрогнуть и подскочить.
Оказывается, они пробыли тут уже час. Нет, гораздо дольше… Бедняжка Кэт дрожала от холода, хотя была плотно закутана, а руки засунула в меховую муфту. Сама Люсинда все еще чувствовала, как в ней неистово бурлила кровь; лицо ее пылало, было жарко, даже струйки пота стекали по спине. Люсинда провела рукой по лбу — она была без перчаток. Лоб тоже был влажным.