— А как это ты, при своей худобе, ухитряешься так громко стучать ногами и топать, будто слон? — восклицает он спустя мгновение. — Да поставь я на сцену лавочницу г-жу Лери, у которой твоя мать покупает булки, — та наверняка наделает меньше шума! Ты же балерина, ты не имеешь права топать, ты должна парить!
Мари все больше внутренне цепенеет и сопротивляется; ей вдруг приходит в голову: будь она обычной барышней, не мечтай отец сделать из нее знаменитую танцовщицу, ей не пришлось бы так мучиться! Она бы сейчас могла прогуливаться в каком-нибудь парке и вместо воплей отца слушать пение птиц… Она понимает, что не может вспомнить, когда гуляла по парку или хотя бы улицам последний раз, ей кажется, будто это было много лет назад…
— Да выпрями же наконец свою кошмарную спину! — гремит отец. — Какая из тебя артистка с горбатой спиной да еще с таким вечно унылым лицом? Где сверкающая улыбка настоящей балерины? Кто захочет на тебя такую смотреть?! Ну… Отчего ты остановилась? Мари! Я с тобой разговариваю!
Но она уже не может сдержать себя, ее душит обида — на отца, на свою несовершенную природу, на искусство, которому приходится приносить постоянные жертвы… Проглотив рыдания, Мари выскакивает из балетного зала и бежит к себе в гардеробную. Сзади доносится голос батюшки: «Изволь-ка привести себя в порядок и вернуться в нормальном состоянии духа!» Но нет, она просто не может продолжать занятия сегодня, она больше не вынесет! Почему отец так груб с ней: она давно не слышит от него ни одного ласкового, ободряющего слова, только окрики и придирки! А ведь она уже не девчонка, она выступает на сцене Опера, ей аплодируют и присылают букеты! Отец просто ужасный человек, тиран, который задумал извести ее в угоду своему честолюбию…
Мари сама не замечает, как оказывается на улице. Она стоит, изумленно озираясь по сторонам: ароматный вечерний воздух, толпа людей, музыка, множество голосов — все это ошеломляет и пьянит. Ей кажется, будто она выбралась из какого-то склепа… Она бездумно бредет куда-то, наслаждаясь свободой и одиночеством, и наконец обнаруживает себя на аллее сада Тюильри.
* * *
Мари идет по аллее среди цветущих каштанов. Сначала ей доставляет удовольствие выйти, наконец, из толпы, услышать вместо шумного людского многоголосья шелест листьев и мелодичные птичьи трели. Однако сад уже накрывают сумерки. Мари не привыкла гулять и вообще находиться на улице без отца, матери и брата; мало-помалу ей становится не по себе. Она понимает, что людей вокруг почти не осталось, все уже разошлись — вот только впереди шагает под руку молодая пара. Мари прибавляет шагу: ей жутко от мысли, что через несколько мгновений она останется совсем одна на полутемной аллее. Но, как она не старается идти быстрее, затем бежать — расстояние между ними не сокращается. Мари вздрагивает — мимо нее неслышно проходит старик в цилиндре, и тут же скрывается за поворотом. Она бежит было за ним, но старик, оказывается уже исчез! Как странно, неужто ей показалось?
Издалека раздается смех. Слава Богу, она все-таки не одна! Но, Господи, пара, которую Мари упорно пыталась нагнать, уже почти скрылась из виду, а кроме них вокруг никого.
— Подождите! Прошу вас, подождите! — кричит Мари. Конечно, неприлично навязываться незнакомым людям, но…
Ее слышат. Женщина, идущая под руку с мужчиной, оборачивается. Незнакомка очень молода, красива, несмотря на вечернюю прохладу одета в легкое воздушное белое платье — Мари различает ее обнаженные руки, плечи, поразительную белизну кожи. Женщина мелодично смеется и делает ей какой-то знак. Мари снова вздрагивает: мимо нее проходит на этот раз пожилая женщина с двумя ребятишками; они, как и давешний старик, сворачивают куда-то в боковую аллею. Мари инстинктивно пытается догнать их — тем временем сад окутывает темнота.
Она бросается вперед, не разбирая дороги; ей слишком страшно, она старается догнать идущих впереди мужчину и женщину — лишь бы не оставаться в темном парке одной! Но их уже не видно, даже белое платье незнакомки не мелькает впереди. Рядом слышен мелодичный серебристый смех, в нем нет ничего зловещего, и все же Мари подскакивает от испуга.
— Кто здесь? — спрашивает она дрожащим голосом.
Ответа нет… Впереди, позади, по обеим сторонам от нее звонко смеются — но, как она не напрягает зрение, разглядеть никого невозможно. Неужели это чья-то глупая шутка? Мари застывает на месте, внимательно осматривается, стараясь побороть панику… Ей легче от мысли, что она не одна — но при этом невидимые спутники, издающие этот переливчатый смех, вероятно, хотят напугать либо озадачить ее, но зачем?