Олег говорил вполне искренне. Фелпс сумел создать в клинике действительно атмосферу сказки — нестандартную для медицинского офиса. Три раза приезжал сюда Олег со своим протеже — и никогда не было скопления больных ни у кабинета Фелпса, ни у процедурных, ни в приемных других врачей (в клинике, кроме Фелпса, работали еще трое или четверо).
— Ну вот видите! — заключил тогда Ричард. — А они меня все пугают!
Сколько времени прошло с этого разговора?.. И вот Олег осматривает место преступления.
Фелпс был убит в своем кабинете двумя выстрелами в висок. Выстрелов никто не слышал, применялся пистолет двадцать второго калибра. Обычно — спортивное оружие, но этот был профессиональный «Ругер». Удобная штука — компактная, почти бесшумная, с высокой точностью.
Как рассказала Олегу все еще не пришедшая в себя после случившегося помощница Фелпса Кристина, день у Ричарда проходил как обычно.
Он пришел в клинику очень рано (обычно сам вместе с охранником открывал ворота стоянки в шесть). С утра — работа с бумагами, прием ранних больных — почти всегда было два‑три человека, которым удобны были для приема эти утренние часы, чтобы успеть на работу пораньше.
После — просмотр утренних новостей, работа с коллегами по интернету, ответы на имейлы… И снова — больные. В этот «регулярный» прием в тот день прошли через кабинет Фелпса двое, ждала приема еще одна пожилая дама, Эрнестина Вессон. Эрнестина утверждает, что в кабинет после того, как вышел предыдущий больной, мужчина спортивного вида, средних лет, — так вот, после него в кабинет никто не заходил.
Эрнестина терпеливо ждала приема — доктор обычно приглашал больных сам, Кристина занималась другими делами. Прошло пять минут, десять… Миссис Вессон точно знала, что доктор Фелпс не заставляет ждать. И тогда она решила постучаться в кабинет к Кристине. Та попыталась позвонить доктору — он не ответил. Кристина вошла в кабинет и увидела, что Фелпс лежит на письменном столе — руки раскинуты, в правой — пистолет, вокруг головы расплылась лужа крови.
На крик Кристины прибежали другие врачи.
Вызвали полицию и «Скорую» — но медикам здесь делать было уже нечего.
Медэкспертам — другое дело, они еще работали с телом. Но окончательные результаты вскрытия будут не раньше вечера.
Из кабинета готовился выйти медэксперт Глетчер, давний знакомый Олега. Он задержался в дверях, еще раз окинул комнату взглядом, словно проверяя, не забыл ли чего. На самом деле, знал Олег, Глетчер никогда и ничего не забывает, а задержался просто по привычке ничего не делать быстро. Этот Глетчер как‑то в ходе расследования убийства на Малхоланде, когда страсти были накалены, и дело было на спецконтроле, и начальство требовало немедленных результатов, — повернулся и демонстративно ушел с места преступления. Олег, у которого тогда уже были с ним доверительные отношения, пошел следом. И не зря.
Глетчер отошел буквально метров на сто, продемонстрировав, что отделил себя от общей суматохи, и неторопливо закурил сигарету. Олег смотрел на него вопросительно.
— Надо помнить мудрость древних, — сказал тогда Глетчер после паузы, вкусно затягиваясь. — А знаете, в чем одна из их главных мудростей? Когда Платона — или Ксенофонта, кажется, спросили, что в мире ему всего неприятней, — знаете, что он ответил? — Глетчер снова затянулся и произнес почти по слогам: — Вид спешащего! А потому, друг мой, я взял за правило не спешить — никогда и никуда, чтобы не быть посмешищем. В первую очередь — для себя самого.
Олегу была по душе эта особенность Глетчера, а потому он и сейчас спокойно дождался, пока эксперт освободится и сам обратит на него внимание. Минуты через три это произошло.
— На самоубийство не похоже, — проговорил Глетчер, не дожидаясь вопроса. — У него — рана в виске. И пистолет вложили в руку. Но как‑то все это сделано… Небрежно, что ли? Пистолет — в правой руке, а смертельная рана — в левом виске. Попробуй так тянуться — неудобно. Нет, он не был левшой, я уже поинтересовался. И еще эта записка на столе — вот, полюбуйтесь.
Записка была и впрямь необычная. На стандартном листе писчей бумаги большими печатными буквами было аккуратно выведено: «NOTHING PERSONAL». «Ничего личного» — вряд ли такие слова стал бы писать на прощание человек, решивший покончить счеты с жизнью.
— А теперь, — попросил Потемкин, — немного нашего личного…
Глетчер кивнул — в знак того, что помнит эту их с Потемкиным условную фразу. Олег как‑то, в одном из давних расследований, попросил Глетчера поделиться, так сказать, неформальными, личными впечатлениями по делу. Тогда это оказалось полезным, и термин прижился…