Мэри знала его с самого детства. Когда умер ее отец — совсем еще молодым! — и они с матерью вернулись в Англию, Эдгар Свифт, приезжая домой на время своих отпусков, каждый раз подолгу бывал в их обществе. Мэри помнила, как ребенком ходила с ним в цирк и на пантомиму, а подростком — в театр и кино. Каждый раз на Рождество и в день ее рождения он присылал ей подарки. Когда девушке было девятнадцать, мать сказала ей:
— На твоем месте я пореже встречалась бы с Эдгаром. Ты не замечала, что совсем вскружила ему голову?
Мэри рассмеялась:
— Он же пожилой человек!
— Ему всего сорок три года! — резко ответила мать.
Однако когда через два года Мэри вышла замуж за Мэттью Пентона, Эдгар подарил ей к свадьбе великолепные индийские изумруды. Тепло отнесся к ней он и тогда, когда узнал, что брак не принес ей счастья. По истечении срока губернаторства Эдгар прибыл в Лондон и, выяснив, что Мэри находится в это время во Флоренции, отправился туда, чтобы нанести ей краткий визит. Когда пребывание его в этом городе затянулось на одну, а потом и на две недели, молодая женщина не могла не догадаться, что он ждет лишь удобного момента, чтобы предложить ей руку и сердце. Сколько лет уже он к ней неравнодушен? Вспоминая прошлое, она пришла к выводу: все началось, когда ей было пятнадцать. Приехав домой в отпуск, Эдгар обнаружил, что она уже не ребенок, а юная девушка. Это многолетнее поклонение было так трогательно! И конечно, союз девятнадцатилетней девушки с мужчиной сорока трех лет — совсем не то, что тридцатилетней женщины с мужчиной, которому пятьдесят четыре. Разница в возрасте больше не казалась ей такой уж значительной. К тому же Эдгар не был теперь незаметным чиновником индийской администрации — он стал человеком влиятельным, и, без сомнения, нелепо было бы думать, что правительство не воспользуется его услугами — ему были обеспечены все более и более высокие посты. Матери Мэри уже не было в живых, и у молодой женщины не осталось на свете ни одного близкого человека; ни к кому она не была так расположена, как к Эдгару.
— Пора бы наконец на что-нибудь решиться, — сказала Мэри вслух.
Эдгар вот-вот должен был приехать. Она обдумывала, где его принять — быть может, в гостиной, о которой упоминали все туристические справочники, поскольку фрески на стенах этой комнаты были творением младшего Гирландайо?[2] Но помещение это, где стояли роскошные канделябры и внушительная мебель эпохи Возрождения, имело слишком помпезный и официальный вид, и молодая женщина подумала, что это придаст ее встрече с Эдгаром ненужную и нелепую торжественность. Лучше принять его на террасе, где Мэри так любила сидеть по вечерам, любуясь открывающимся оттуда видом. Это создало бы у обоих впечатление, что они встретились как будто случайно. Если Эдгар и в самом деле собирается сделать ей предложение, что ж, эта непринужденная и не слишком романтичная обстановка — свежий воздух и чай с печеньем — облегчит им разговор.
Вокруг террасы росли в кадках апельсиновые деревья; через края поднимавшихся, казалось, прямо из земли мраморных саркофагов перевешивались яркие головки разросшихся цветов. Терраса была огорожена старинной каменной балюстрадой, на которой через равные промежутки стояли огромные каменные вазы, а по углам красовались полуразбитые средневековые статуи святых. Мэри расположилась в глубоком плетеном кресле и попросила Нину, горничную, принести ей чаю. Другое кресло, приготовленное для Эдгара, пока пустовало. На небе не было ни облачка, и видневшийся вдали город купался в чистом нежном сиянии июньского утра.
Вот наконец послышался рокот мотора подъезжавшей машины. Через несколько секунд Чиро, лакей семьи Лионард и муж Нины, проводил на террасу сэра Эдгара. Высокий и худощавый, в своем хорошо сшитом голубом шерстяном костюме и черной фетровой шляпе, он имел спортивный и в то же время элегантный вид. Если бы Мэри не знала этого раньше, сейчас она догадалась бы, что он хорошо играет в теннис, уверенно держится на воде и отлично стреляет. Сняв шляпу, Эдгар явил миру массивную голову с черными, вьющимися, чуть тронутыми сединой волосами. Жгучее индийское солнце покрыло загаром его лицо, худое, с орлиным носом и выдающим властный характер подбородком; глубоко посаженные карие глаза зорко смотрели на мир из-под нависающих бровей. Неужели ему пятьдесят четыре? Он никак не выглядел старше сорока пяти лет, этот статный мужчина в расцвете сил. Держался он с достоинством, но без высокомерия; вызывал у людей доверие. Перед Мэри был человек, которого не могли смутить никакие трудности, не могли выбить из колеи никакие нелепые случайности. Он не тратил времени на досужие разговоры.
2