Реданский редко выходил из дома. Он ждал, что квартиру опечатают, кого-то вселят, его найдут (без паспорта и прописки). Арестуют, станут допрашивать конвейером, расстреляют. Но никто не приходил. Заколдованность, пустотность скорлупы, выморочность распространялись и на занимаемую им квартиру. Никто не стучал в дверь, никого не встречал он на лестнице, выходя.
Несообразности подстерегали его. По-прежнему случалось ему неожиданно для себя, завернув за угол, превратиться в мальчика, каким был он во времена, обживаемые им ныне. Реданский знал, что и мальчик в эти минуты превращается в седобородого старика с острыми локтями. По счастью, метаморфозы были кратки, мальчика они веселили, по детскому легкомыслию не успевал испугаться. В некоем среднем возрасте, как помнилось Реданскому, прочитал он «Сказку о потерянном времени» Шварца. Она очаровала его. Он подумал: может, и со Шварцем случилось нечто подобное? или когда-то он сам рассказал писателю свою жизнь — и забыл об этом? В квартире находил он поутру предметы из еще не наставших десятилетий. В частности, наткнулся на толстую книгу «Нестеров», изданную в конце 60-х. Он листал толстый том, нашел портреты академика Петрова, воспоминания Нестерова о том, как он эти портреты писал. Савельев заставлял Реданского, сидя за столом, повторять жест Ивана Павловича с портрета, сжимая руки на столе в кулаки, странный жест великого ученого для возлюбившей его советской жизни. Далее увидел он свою любимую картину «Философы», где по берегу пруда шел Сергей Булгаков с отцом Павлом Флоренским.
На письменном столе ждал его чужой еженедельник, выпущенный в Сибири в 1924 году, «Записная книжка сибиряка», с дневниковыми записями. Судя по надписи на титульном листе, принадлежал он доктору Елкину. Реданский читал календарные даты, знаменательные с точки зрения еженедельника: «Умер Гоголь», «Убили Воровского», «Состоялся энный съезд партии», «Разгромлена Парижская коммуна», «Казнь Халтурина и Желвакова в Одессе», «Казнь Дантона и К. Демулена», «Умер Шекспир», «Декрет ВЦИК об организации деревенской бедноты». Внизу на каждом листке набраны были цитаты. «Доколе существует классовое общество, основанное на глубочайших антагонизмах, репрессии остаются необходимым средством подчинить себе волю противной стороны». Л. Троцкий. «Красота спасет мир». Ф. Достоевский. «Океан человеческой нужды и темноты не имеет дна. За каждым поднявшимся слоем открывается и новый, который также собирается подняться. Но авангард не должен дожидаться тяжелого хвоста, для того, чтобы вступить в бой». Манифест II конгресса Коминтерна. «Плохо, если у человека нет чего-нибудь такого, за что был бы он готов умереть». Без подписи.
Бессонными ночами он строил планы, как доберется каким-нибудь чудесным образом до Келломяк: уйдет по льду, пересечет границу Финляндии, лесом пройдет на Виллу Рено к забросившему его в прошлое ручью с каскадом, умоется вечной водою — и окажется у бутафорской клепсидры перед сидящим на лугу на складном стуле Савельевым. На дереве будет сидеть девочка Катриона с биноклем на шее. Из-за куста сирени выйдет с очередной тетрадкой Нечипоренко. Красавица Потоцкая поднимется по ступеням, идя с пляжа с чалмой из полотенца на мокрых волосах.
Он не мог придумать, как ему перейти границу. Однажды вечером решил он пойти в Знаменскую церковь. «Помолюсь, как умею, а вдруг меня чудесным образом осенит?»
Подходя к церкви, уловил он своим небывало обострившимся в новом существовании слухом быстрый диалог полушепотом:
— Смотри, кто идет. Это ведь академик Петров. Всегда в эту церковь ходил. А врали, что неверующий.
— Так ведь вроде он умер.
— Да как же умер, вон живехонький.
Реданский улыбнулся, вспомнив не единожды слышанный им в будущем анекдот: «Как-то идет академик мимо Знаменской церкви, встал, да и крестится. Один прохожий говорит другому, видя это: “Эх, темнота!” А тот отвечает: “Да это у него условный рефлекс”».
Реданский стал ходить в церковь постоянно. С удовольствием замечая удивленные взгляды. Радостно обнаружив, что за ним следят — не вполне умело — особистские неофиты. Возвращаясь домой, он уходил от слежки, приводя преследователей в ярость и недоумение. Ох, и шерстили их потом на службе! И ни одному материалисту в голову не пришло, что двойник покойного нобелеата превращается в вихрастого мальчишку в тупоносых ботинках или латаных валенках. Один, правда, дошлый сексот приметил, что вроде постоянно, где был только что старик, вертится один и тот же мальчишка. Но за мистические настроения сгинул на Соловках.