— Я знаю… я знаю, что за мальчики тонули в пруду! Даниил и Вадим Андреевы!
— Тронулся, — констатировал Савельев. — Что значит вожжаться с этими забулдыгами писателями.
— Сначала упал Даниил! — кричал Нечипоренко, не совершая ни малейшей попытки выйти на берег. — Он лежал на дне, Вадим видел его с крутого склона!
— Что за галиматья? Что за чушь собачья? — разозлился режиссер. — Визионер хренов! Мокрая курица! Вы исторический консультант, а не экстрасенс из Скворцова-Степанова. Как могли оказаться тут летом девятьсот двенадцатого года Вадим и Даниил Андреевы? Я ничего такого в мемуарах Вадима Леонидовича не читал. Когда и где вы сие почерпнули?
— В ручье почерпнул сию минуту и знаю наверняка, — отвечал выбравшийся на карачках на берег Нечипоренко, стуча зубами.
— Из ботинок воду вылейте, — посоветовал Вельтман.
— Больше ничего из источника информации не извлекли? — поинтересовался улыбающийся Урусов.
— Академик Петров получил письмо от ссыльного на берегу этого пруда, — ответствовал трясущийся консультант. — Конверт был клеенчатый, зашит суровой ниткой. Возможно, плавал в воде.
— Ничего хорошего, — изрек Савельев, — с человеком, пьющим регулярно с писателями, произойти не может. Вы на пороге белогорячечного бреда. Идите быстрее наверх переодеваться, вода ключевая, ледяная. Заболеете — уволю.
Уходя, Нечипоренко обернулся и зубовной дробью простучал:
— И эт-тот ссыльный б-был В-войно-Яс-сенец-цкий.
— Ну, до чего упрямый хохол, — покрутил головою режиссер, — ну, сил нет.
Нечипоренко свято верил в исторические факты. Ему казалось: только собери их добросовестно, сложи, собери полный мешок, а потом разложи, распредели, как вещдоки, по кучкам — явится блистательная всеобъемлющая картина. Прочитав фразу известного парадоксалиста: «Факты часто заслоняют от нас действительность», Нечипоренко вознегодовал от такого глумления над своим домашним божеством. Хотя закрадывались и у него кое-какие робкие сомнения — уж больно нелепы были наборы событий; но он объяснял это тем, что фрагменты мозаики бытия в его наборе неполны, многих кусочков не хватает, потому полотно теряет цельность, круговая панорама перестает быть круговой.
Первое время его прямо-таки раздражало, почему академик Павлов в сценарии (как и в романе Урусова) назван Петровым.
— Он узнаваем, ясно, что о нем речь. Какого черта мы должны превращать его в какого-то Петрова?!
— А мы, как известно, — парировал Савельев, — не документальную лабуду снимаем, а художественный фильм. И, вообще, не ваше собачье дело. Идите и пишите свою амбарную книгу.
Записи в амбарной книге велись разноцветными фломастерами, карандашом, шариковой ручкой и авторучкой, в которую собиратель сведений набирал любимые свои фиолетовые чернила. Иногда попадались вклейки: вырезки из газет и журналов, ксерокопии, неаккуратно вырезанные и старательно наклеенные, снабженные заметками на полях.
«Когда подопытные собаки (и обезьяны?) вели себя не так, как должны были, по представлению Павлова, себя вести, он сердился и говорил, что они его разыгрывают».
«Когда Рахманинова спросили, что главное в искусстве, он отвечал: “В искусстве не должно быть главного”».
«Карл Теодор Казимир Мейерхольд при переходе в православие взял имя Всеволод в честь писателя Гаршина».
«Отец Павел Флоренский был расстрелян в соловецком лагере. Незадолго до своей гибели исследовал водоросли, агар-агар, занимался получением йода из водорослей и воды. Художник Нестеров, автор известного портрета Павлова в Колтушах, написал картину «Философы», на которой изображены бредущие и беседующие отец Павел Флоренский и Сергей Булгаков».
«Хлысты обожествляли воду».
«Первоапрельская статья («Физики шутят»?) о том, что у воды есть память».
«Нетрадиционное (и успешное) лечение наркомании включает, кроме всего прочего, рассматривание родника».
«Текущий момент».
«Диалог двух советских ученых о науках.
— Науки бывают естественные и неестественные, — сказал первый.
— Науки, — парировал второй, — бывают общественные и антиобщественные».
«Павловская станция в Колтушах была создана в первую очередь для генетических исследований. Там была лаборатория экспериментальной генетики, перед которой стояли памятники Рене Декарту, Сеченову и Грегору Менделю».