— Большой есть Большой, — упрямо сказала Юлька. — И останется Большим.
Юлька и без них знала, что от Большого осталось одно название, последние приличные танцовщики разбегаются, а лучшие давно сбежали на Запад. Да и о каком уровне можно говорить, если одновременно двенадцать трупп — и все под маркой Большого — гастролируют по миру, заколачивают валюту, а в театре эти коллективы, наполовину состоящие из пенсионеров, называют «группы здоровья». И если в Таиланде или Лаосе Большой еще котируется, то в приличных странах спектакли идут на сценах провинциальных кинотеатров. Все это Юлька знала, но мгновенно заводилась, когда «чайники» начинали рассуждать о балете. Она же не сует нос в их дурацкие дела!
— Что вы пристали к девушке, — сказала мать. — Ешьте, Юля, — она поставила перед ней второе. — А правда, что балеринам два часа после еды нельзя сидеть?
— Почему? — пожала плечами Юлька. — Кто как хочет.
— А вы, простите, сколько весите?
— Сорок четыре триста.
— О господи! Вам, наверное, все время есть хочется? Столько ограничений…
— Да никаких ограничений, — досадливо сказала Юлька. — Не объедайся и работай в полную ногу.
— На Западе писали: Кириллова родила? — спросил отец.
Юлька кивнула.
— А от кого? Кириллов-то давно в Америке.
— Не знаю.
— А правда, Мельникова пыталась газом отравиться…
— Не знаю.
— …потому что застала мужа с мальчиком?
— Да! — сказала Юлька. — Правда! Балерины всегда голодные! Все со всеми трахаются! Все балетные мужики — педики!
За столом стало тихо. Юлька сидела красная, упрямо склонив голову. Игорь ухмылялся. Отец с матерью переглядывались.
— Там в семнадцать тридцать сеанс? — отец деловито посмотрел на часы.
— Кажется, так.
— Может, на лишний нарвемся…
— Не надо, — Юлька вскочила. — Спасибо. Мне пора.
Игорь догнал ее в прихожей, поймал за руку, затащил в свою комнату.
— Что случилось? — участливо спросил он.
— Ты зачем меня сюда привел?!
— Да тише ты.
— Нет, ты что им сказал про меня?
— Не ори! — Игорь врубил магнитофон, и дальше они общались, перекрикивая друг друга и вопящего нечеловеческим голосом певца.
— А мне наплевать! Пусть слушают!
— Да что они тебе сделали?
— В кино они пошли — сынуля девочку привел! Что одна, что другая — все равно! Девочка на два часа, да?!
— На три.
— Что? — опешила Юлька.
— Фильм двухсерийный.
— Ну знаешь!.. — Юлька выбежала из комнаты, на ходу подхватила в прихожей куртку.
Игорь снова догнал ее уже на лестничной клетке, когда Юлька изо всех сил давила кнопку лифта, нетерпеливо поглядывая вниз.
— Да подожди! Послушай! Тебя что, трогает, как они на тебя смотрят?
— Представь себе, трогает!
— Ты… ты потрясающе краснеешь, — вдруг улыбнувшись, сказал он. — Девятнадцатый век!
Юлька уже набрала воздуха, чтоб достойно ответить, но растерялась от неожиданного поворота. Глянула в зеркало, висящее напротив лифта, потрогала пылающие щеки.
— Просто сосуды близко, — ворчливо сказала она. Тут же спохватилась: — Ты мне зубы не заговаривай! Все равно больше не приду. Можешь других баб сюда водить! Спасибо за кормежку!
Открылись створки лифта, Юлька шагнула внутрь и тут же нажала кнопку.
Игорь наткнулся на закрывающуюся дверь и заорал вслед уходящему лифту:
— Слушай, у вас там все такие ненормальные?..
У подъезда училища маячила знакомая фигура.
— Илья! — Юлька замедлила шаг. — Ты чего тут?
— Гуляю! — воинственно ответила та.
— Ты что… напилась, что ли? — Юлька подошла ближе.
— Ну и… что дальше?.. — Ленка высокомерно вскинула голову. Она была пьяна в дым, едва держалась на ногах. Надо думать, Эрдель доставил ее к училищу, потому что иначе Ленку забрали бы на первом же перекрестке.
— Хорошо погуляла? — зло спросила Юлька. — Генерала нашла?
— Не… он женатый, козел… Во такой мэн! Х-художник… Меня будет рисовать. У меня фигура — полный отпад, поняла?.. Культура тела, блин… А натурщицы у них — коровы!.. Хочешь, познакомлю? Мне не жалко для тебя. Их трое там, х-художники… Все честно — пятерка в час… Обнаженка…
От нее несло за версту. Юлька затаивала дыхание, отворачивалась. Сама она не пила совсем, даже от запаха мутило. В последнюю зиму в Руднике она однажды нашла бутылку водки, припрятанную матерью, и выпила почти всю — наверное, чтобы матери меньше осталось. Зойка и Катя сидели напротив и внимательно смотрели, когда сестра начнет петь или плакать. Потом у Юльки стал синеть лоб, и они помчались в контору за матерью. Юлька ничего этого уже не помнила, позже узнала, что была в реанимации в райцентре. Мать ночевала на кушетке в приемной, а вернувшись домой, бросила пить, как отрезала…