Выбрать главу

— А-а! — истошно завопил вдруг долговязый стриженый парень. — Звезда советского балета! — тянуться было далеко, он залез коленями на журнальный столик и громко чмокнул ее в щеку.

— Это Валерка. Вы уже знакомы, — усмехнулся Игорь, отталкивая его.

— А где моя Лена? — спросил Валерка.

— Дома. То есть в интернате, — ответила Юлька.

— В следующий раз приходи с Леной.

Игорь усадил ее в продавленное кресло, сам сел на подлокотник. Им налили два стакана вина.

— Я не буду, — сказала Юлька.

— Ты действительно балерина? — спросил парень, сидящий на полу у стены в обнимку с гитарой.

— Учусь еще.

— Ноги специально выворачиваете? — спросил парень с гитарой. — Знак касты?

Юлька сидела, привычно развалив колени под широким шерстяным платьем и разведя носки в стороны. Она покраснела и сжала коленки.

— Вам удобно вот так? — сердито спросила она, скосив носки вовнутрь. — А мне неудобно, как вы. Суставы же развернуты.

— «Ах, эти ножки, ножки, ножки балерин, — негромко запел тот, подыгрывая на гитаре, — без вас бы я не смог прожить и день один…»

— А что, вам пить нельзя? — спросил другой.

— Просто не люблю.

— «…Ах, если бы я только, братцы, мог — я жизнь бы положил у этих ног!» — парень с гитарой неожиданно перешел на мелодию «маленьких лебедей».

— А правда, все балетные мужики — педики? — спросил другой.

— Все! Отстань! — торопливо сказал Игорь на секунду раньше, чем Юлька собралась ответить. — Женька, покажи, что еще натворил?

Женька, длинноволосый парень со смуглым, резким лицом, встал и направился в смежную комнату. Игорь повел Юльку следом.

В комнате-мастерской, где на всей небогатой мебели — стульях, столе, этажерке — пестрели следы засохшей краски, Женька, не выпуская сигарету изо рта, порылся в сваленных у стены холстах, выудил один, поставил на подрамник. Подождал, пока Юлька с Игорем оценят, поставил другой, третий.

Юлька осторожно склонила голову, пытаясь разобраться, где верх, где низ.

— Как?

Юлька неопределенно пожала плечами.

— Не нравится?

Юлька помедлила и решительно покачала головой.

— Почему?

— Непонятно.

— А что здесь понимать? Настроение… Вечер… Сумерки… А ты считаешь, все должно быть понятно, как «Летайте самолетами Аэрофлота»?

— Но вы же это рисовали для кого-то…

— Конечно, — улыбнулся Женька. — Для себя, любимого.

— Для себя — это не искусство, это самодеятельность, — заученно сказала Юлька.

— Да? — Женька почесал нос и глянул на Игоря. Тот не вмешивался в разговор и ухмылялся. — А-а… что такое искусство?

— Это десять процентов способностей и девяносто процентов работы, — упрямо сказала Юлька.

— Ну вот, уже и проценты пошли, — засмеялся Женька. — Это не искусство, это плановое хозяйство. Если бы я знал, что мне надо завтра встать к мольберту и отработать столько-то часов, я бы удавился… Понимаешь, это совдеповская идея — искусство для кого-то. Насильно осчастливить народ. А у меня нет мании величия, слава богу. Нравится кому-то — хорошо, не нравится — это дела не меняет…

Он говорил с тем терпеливым, доброжелательным участием, с которым объясняют ребенку очевидные вещи — например, почему днем светло, а ночью темно.

— Я в Бразилии был на карнавале: люди с утра до вечера танцевали на улице. Для себя. Вот это и есть искусство. А от звонка до звонка — это служба. Я не прав?

Юлька молчала.

— Ну вот я получаю удовольствие от того, что я делаю. А ты?.. Не от результата — на сцене, перед зрителем, — а от работы?..

Юлька по-прежнему молчала. Она никогда не думала, получает ли она удовольствие, пересиливая каждый день чугунную усталость под гестаповским взглядом Натальи.

— Значит, не нравится? — весело спросил Женька.

— Нет, — угрюмо сказала она.

— Ну, что ж делать… — Женька взял аэрозоль с краской и наискось перечеркнул картину жирной белой полосой.

— Зачем? — вскрикнула Юлька.

— Другую напишу. — Женька засмеялся, хлопнул Игоря по плечу и ушел в залу.

— У него картины в галереях по всему миру, — сказал Игорь. — В Штаты приглашали работать — мастерская, машина, квартира — не поехал. Живет как хочет… Пойдем, покажу шикарную картину, — он потащил Юльку в дальний конец коридора. — Главное — абсолютно понятная. Называется «Вечерний город». Гениально! Ты такого еще не видела!