— Летуны… хреновы! — Юлька поняла, что сорвется сейчас на истерику, и выскочила на крыльцо, изо всех сил грохнув дверью. Сигареты кончились — и «Данхилл», и московская «Ява», она стрельнула у мужика «Приму». Тот чиркнул спичкой, собираясь завести разговор про жизнь, но Юлька прикурила от своей зажигалки и облокотилась на перила спиной к нему, сплевывая липнущий к губам табак, тоскливо глядя в серую пелену дождя.
Дождь лил стеной, с навеса над крыльцом хлестали мутные потоки. На летном поле, раскисшем, как перестоявший на столе студень, выстроились друг против друга «кукурузники» и вертолеты. Юлька безнадежно глянула в небо — ни просвета…
Она вторые сутки сидела в райцентре, изнывая от тоски, тесноты и неподвижности. от ненависти к сгрудившимся вокруг людям, терпеливым и покорным судьбе, как стадо баранов. Можно было переночевать дома — попутки на Рудник шли одна за другой, но возвращаться Юлька не хотела. Восемь лет жила мечтой о доме, от письма до письма, собиралась работать в Хабаровске, а выяснилось, что дома-то она давно чужая — хоть дорогая, но гостья, что и без нее жизнь худо-бедно наладилась. Самое удивительное, что Юлька теперь понимала отца: думал переломить судьбу, сбежать от этого убогого, тусклого существования, где все безнадежно и неизменно до гробовой доски. Но не сумел, вернулся. А Юлька уже не вернется.
А ведь Наталья Сергеевна все это знала заранее, когда отпускала ее домой. Может, потому и отпустила.
Юлька вдруг почувствовала, что смертельно соскучилась по своей комнате в интернате, раздевалке и гримерке, по каждой половице в каждом зале. Господи, когда же кончится этот дождь? Неужели на свете бывает солнце?..
Она вернулась в аэропорт:
— Хоть позвонить от вас в Москву можно?
— Можно. Только долго ждать.
Юлька стояла в одинокой переговорной кабине, прижимая трубку к уху, закрыв другое ладонью.
— Связь по радио… — оповестил космический голос.
— Алло!.. Алло!.. Наталья Сергеевна! Это Азарова! Наталья Сергеевна, я опаздываю. Здесь погода нелетная, вторые сутки уже!
— Двадцать пятого «Жизель»! Ты что, с ума сошла?!
— Я и так, и так пробовала — никто не летает! Циклон какой-то. Говорят, еще дня на три.
— Циклон, — раздраженно повторила Наталья Сергеевна. — Где ты находишься?
— Алексеевский район, аэропорт Алексеевка. Триста километров от Хабаровска.
— Хорошо. Позвони через два часа.
Юлька повесила трубку. Она не сомневалась, что Наталья сегодня же вытащит ее отсюда — хоть на ракете. В крайнем случае отменит циклон.
Она вышла из кабины.
— Все? — удивилась девушка. — У вас четыре минуты еще.
— А можно другой номер набрать? — неуверенно спросила Юлька.
— Давайте быстрее, пока линия свободна. Какой номер?..
— …Связь по радио, — напомнил космический голос.
— Да, — сказал Игорь.
Юлька молчала, у нее бешено колотилось сердце. Трудно было говорить вот так — неожиданно, не собравшись, через всю страну, из переполненного зала, за оставшиеся четыре минуты…
— Алло!.. Слушаю!
Девушка вопросительно кивала за стеклом: не слышно?
— Привет, — сказала наконец Юлька.
— Здравствуй.
Теперь они молчали вдвоем.
— Что же ты не пришел меня проводить? — спросила Юлька. — Я тебя ждала.
— Я тебя тоже ждал… в тот вечер…
— Меня не отпустили. Но это уже не важно, — торопливо сказала Юлька.
— Это действительно уже не важно. Юлька! Я хочу сказать тебе одну вещь, только это долго и не по телефону…
— Я тоже должна тебе сказать…
— Алло, — вклинилась хабаровская телефонистка. — Заканчиваем!
— Ты когда прилетишь? — закричал Игорь.
— Не знаю. У меня двадцать пятого спектакль, ты подожди меня потом…
— Конечно! Я обязательно приду! Юлька…
— Разъединяю, — равнодушно сказала телефонистка.
Яркое солнце било в окна автобуса, квадрига Аполлона рвалась с портика Большого в высокое чистое небо, и первые зрители уже толпились у колонн.
«Икарус» остановился перед служебным входом. Первым на нижнюю ступеньку автобуса соскочил Гёнка Демин и уперся руками, сдерживая остальных.
— Демин, — прикрикнула Галина Николаевна. — Детский сад, честное слово!
Демина выпихнули из двери, следом начали выходить старшеклассники.
— Не вижу репортеров, — Астахов в модных черных очках с лейблом вполовину одного стекла огляделся и скорбно поджал губы.
— Этикетку сдери — может, увидишь.
— А цветов корзину не хочешь?
— А вон цветы. И кому бы это?