Девчонка покорно пошла поднимать платье.
Старшеклассницы, обмякшие, лоснящиеся от пота, сидели нагишом, вытянув чугунные ноги, тупо глядели перед собой пустыми плоскими глазами. Шли в душ, засыпали стрептоцидом, перевязывали шелковыми лентами сочащиеся сукровицей пальцы ног, переодевались в школьную форму.
Нина вылила пот из болоньевых штанов, выжала хитон. Встала на весы, погоняла гирьку и зло отшвырнула ее в конец шкалы.
Только неугомонная Илья в спущенном до пояса хитоне возбужденно рассказывала кому-то:
— Ну, я им пару батманов кинула, — она с болтающимися до полу рукавами изобразила канкан между скамейками. — Нет, ты представляешь, юбка-то — во! Они хохотальнички поразинули, блин, а я будто не въезжаю, типа «что такое, я девушка скромная»…
— Ну и что они тебя — сразу или в очередь? — спросила Нина.
— Что? — улыбаясь, обернулась Ленка.
— Ничего! На улицу пойди расскажи, как ты трахалась! — крикнула Нина.
— Начина-ается… — досадливо протянула Нефедова.
— А что, завидно, да? — Илья развернулась к Нине, по-бабьи уперла руки в бок. — Что, поделиться?
— Спасибо! Я не такая блядь, как ты!
— Ха, конечно! Кому ты нужна, корова! Протухла на своей диете!
— Да хватит, надоело! — сказала Нефедова.
— А ты сиди молчи! — закричала Нина. — Сколько за тебя предки заплатили?
— Ты что, Нин… Нин, перестань, — испуганно зашептала Ийка.
— Что? — взвилась Нефедова. — А ты знаешь, да? Ты видела? Сама скоро вылетишь отсюда!
— Посмотрим еще, кто вылетит!
— Тихо! — крикнула Юлька.
Уже никто никого не слышал, в раздевалке стоял общий гвалт.
— А ну, тихо!! — заорала Юлька. — Умолкни, я сказала! А ты сядь! Достали!
Младшие девчонки притихли на своих скамейках, наблюдая за ссорой старших.
— Жопу отожрала, а я, блин, виновата, — буркнула Илья, доставая из сумки сигареты.
— Заткнись! — крикнула Юлька.
— Корова…
— Заткнись, я сказала!
В раздевалке наконец стало тихо. Мрачные девчонки разошлись по своим местам, не глядя друг на друга. Юлька сорвала полотенце с вешалки и пошла в душ. Чем ближе к экзаменам, тем чаще вспыхивали в раздевалке ссоры, девчонки истерили, заводились по любому поводу…
Юлька, блаженно прикрыв таза, стояла под душем. Тонкие острые струйки кололи плечи и грудь. В углу душевой торопливо докуривали Илья и Чолпанка.
И снова звонок. На истории Юлька дремала, подперев голову руками, поглядывала сонно, как пишет Ия письмо на родном языке непонятными закорючками. На химии вязала новые гетры.
Потом снова переодевались — к народному танцу: в черные купальники и юбки, туфли с мощным каблуком. На уроке что-то не заладилось, как бывало иногда, все безбожно врали и путали друг друга.
— Азарова, ты же ведешь! Ты же первая идешь!.. Середы нет — как стадо баранов! — Народница ругалась, но никого не трогала: народно-характерный — не основной предмет, здесь старшеклассницы могут послать тебя далеко и красиво.
Потом был обед, такой пресный, что повтори его тут же — и все равно не наешься и не поймешь вкуса. Но и тот половина девчонок пропустили.
Потом литература, и опять переодевались в купальники и длинные шопеновские пачки к дуэту. Света выдала недавно: «А вот угадайте, кто я? Раздеваюсь-одеваюсь, раздеваюсь-одеваюсь, раздеваюсь-одеваюсь. Вы думаете, я проститутка? Нет, я балерина». В других училищах давно отменили школьную форму, но директриса на каждом собрании долбила, что московская школа — лицо советского балета, что форма дисциплинирует, и, бывало, опаздывающие девчонки кое-как натягивали школьные юбки и пиджаки прямо на мокрые купальники.
После дуэта Юлькин класс отправили в фотоцех, «на клеточки». В подвале тупиковая стена была расчерчена в крупную клетку, девчонки по одной выходили в комбинезонах под слепящий свет ламп — спиной к стене, пятки вместе, руки по швам, подбородок вверх, потом профиль слева. Двойные фотографии, похожие на «их разыскивает милиция», подкалывались в личное дело — по ним каждый год перед экзаменами проверяли форму: длину ног, ширину бедер, у кого коротка голень, у кого крупная голова или великовата грудь.
В кабинете анатомии, увешанном схемами человеческих костей, Юлька раскрыла наконец учебник французского, полистала и принялась рисовать узоры на полях. Хаким за соседним столом, скучно подперев одной рукой голову, другой тискал Ильинскую. Та невозмутимо красилась, разложив косметику.