— Репетиция ансамбля. Не забудь! — кричит третья.
— Нет… — кивает она.
— Ну и счастливица! — завидует четвертая.
— А мы выполнили план по макулатуре! — хвастается пятая.
— Завтра придет фотограф из «Сяде», — сообщает шестая.
— Почетную повесь на стену! — советует седьмая.
Неожиданно Лайли вскидывает руки и зажимает уши. Цветы и грамота падают на пол. Она выбегает из зала.
— Господи, что это с Лайли! — восклицает старшая пионервожатая. — От радости помешалась или…
Все громко смеются.
Лайли сбегает по лестнице, выбегает через раздевалку во двор. Там стоит Сальме. Она подходит к Лайли и говорит:
— Я ждала тебя. С тобой еще днем что-то произошло. Я хотела спросить, но ты все в бегах…
В тот вечер желтая скамейка за кустами жасмина была дотемна занята.
Пощечина
Вагон, как всегда, был полон. Кто читал, кто переговаривался, кто-то дремал, кто-то поглядывал в окно. И в этом не было ничего необычного. Единственное отличие состояло, возможно, в том, что среди пассажиров на этот раз было много детей. Мальчишек и девчонок. Шестой пионерский отряд ехал на экскурсию, которой был премирован.
В коридоре школы висела большая таблица. Больше всего красных кружочков там именно в графе шестого отряда. За общественную работу, за сбор макулатуры, за порядок в классе, за тимуровскую работу… Внизу таблицы красным кружочкам дано пояснение — ПП, что, в свою очередь, расшифровывается, как полный порядок. А это значит, что лучше не сделаешь. Такая оценка, конечно, завышена, потому что каждое дело можно сделать и еще чуточку лучше…
Так как ребят в вагоне было больше обычного и это были уже не малыши, а, по всей вероятности, семиклассники, то и некоторые взрослые стали приглядываться более внимательно. Чем же это молодое поколение живет? Всякое о них говорят. Что бессовестные, и хулиганье, и… А сейчас вон их сколько перед глазами, да и времени хватает, можно понаблюдать.
Кое-кто из пассажиров перестал читать объявления, другой дремать, третий смотреть в окно.
Строгая средних лет дама повернулась вполоборота на скамейке. Так было удобнее смотреть в сторону противоположного окна. На другой стороне прохода сидело шестеро ребятишек. На одной скамейке три мальчика. На другой две девочки и мальчишка. Трое подростков выглядели чуточку старше, и строгая дама сделала вывод, что они вовсе и не из ребячьей группы. Просто оказались рядом.
Надо сказать, что тут дама оказалась права. «Совсем еще маленькие, едва по двенадцати», — определила дама возраст двух девочек и, мальчишки.
И тут она почти что угадала… Тринадцатого дня рождения никто из них еще не справлял.
Строгая дама отметила, что троица парней довольно оживленно переговаривается и жестикулирует. Они все время поглядывали на сидящих напротив, весело смеялись, переговаривались…
«Смотри, как мило они разговаривают с младшими», — сделала дама новый вывод. Но тут она ошиблась.
Ребята помладше почему-то не реагировали. Больше того, они даже замкнулись. Краснощекий мальчишка, насупившись, смотрел в окно. Худенькая девочка, опустив глаза, сидела, сложив руки на коленях. Лишь высокая, в очках, девочка пристально и чуточку как бы через плечо смотрела на говорящих. Но и она не произнесла ни слова.
Вагон гудел, колеса постукивали.
«Ни слова не разберешь, — посетовала строгая средних лет дама и вздохнула: — Этот грохот может у человека все нервы выесть!»
Колеса грохотали на стыках. Вагон гудел, как концертная раковина. Но слова и смех троицы слышались отчетливо.
Сидящий напротив хмурого Андреса парень сказал:
— Смотри-ка, и детсад усадили в вагон!
Второй вспомнил о сосках, третий о ночных горшочках…
Так уже порядочное время перемывали косточки детскому саду. Вскоре от оценки общего положения перешли к детальному разбору тех, кто сидел напротив. Сперва принялись за девчонок.
— Жуткая жердь, и слепая еще. — Это относилось к Лейде, которая была в очках.
Сидящий напротив Айли парень хихикнул:
— Во, маменькина дочка тоже здесь, ручки между коленочек, прямо дева невинная!
Насмешник открыл было снова рот, чтобы сказать еще что-нибудь и о Лейде, но, встретив презрительный взгляд девочки, только произнес: «Ха-ха-ха…» И опять принялся за Айли.
Андрес не отрывал взгляда от окна.
Он сидел прямо как палка. Сжатые в кулаки руки были засунуты в карманы брюк.
За мутными оконными стеклами проплыли опушки, серые крыши хуторских построек, дороги с запыленными машинами.
Картина была скучная. Но Андресу не хотелось оборачиваться. Тогда бы он снова увидел того же сидевшего напротив пошляка с усиками. Он только что кончил рассуждать о хилом кавалере и двух его барышнях. Андрес не знал, как ему реагировать, лишь почувствовал, как горячая волна бессилия невольно охватила его щеки и шею.